Reo_I
"Достоевский"
Сообщений: 54/0
|
Один из моих писателей - Виктор Конецкий. В очередной раз перечитывал его произведения и решил поделиться - если кто-то не читал, попробуйте - надеюсь, понравится 
Ну и о главном герое - думаю Достоевский. В гротескной форме
Собственно, рассказ.
НЕВЕЗУЧИЙ АЛЬФОНС
Есть люди, которым не везет с рождения во всем и до самой смерти.
Идет такой человек поздней ночью пешком через весь город, потому что
на одну секундочку опоздал к последнему автобусу. Именно на одну секун-
дочку. А опоздал, потому что забыл в гостях спички и было вернулся за
ними, но посовестился опять тревожить, а тем временем автобус...
Денег на такси у таких людей никогда не бывает, но ленивые наши, вы-
сокомерные ночные таксисты обязательно сами притормаживают возле безде-
нежного неудачника и спрашивают: "Корешок, тебе не на Охту?" А ему имен-
но на Охту, но он отвечает: "Нет, на Петроградскую". - "Ну ладно, - го-
ворит тут шофер. - Садись, подвезу". - "Спасибо, я прогуляться хочу", -
бормочет неудачник. "В такой дождь? Да ты в уме?!."
И вот бредет неудачник совсем один по ночным улицам под дождем и все
хочет понять, в чем корень его невезучести, и все сильнее хочет курить,
но спичек-то у него нет. И вот он ждет встречного прохожего, чтобы спро-
сить огонька. Наконец встречный появляется. Издали виден огонек сигаре-
ты. Неудачник достает папиросу, раскручивает ее и уже предвкушает дымок
в глотке. И вдруг видит, что прохожий отшвыривает сигарету прямо в лужу.
"Ничего, - думает неудачник. - У него спички есть". Но в том-то и дело,
что спичек у прохожего не оказывается. Вообще-то он достает коробок,
долго вытаскивает спичку за спичкой, но все, до самой последней, они
оказываются обгорелыми. А дождь идет все сильнее. И кончается тем, что
прохожий вдруг орет: "Черт! Промок из-за тебя, как... как... На коробок
и иди к..." И неудачник машинально берет пустой коробок и идет к...
Если вы думаете, что настоящие неудачники бывают только на суше в ви-
де пожилых бухгалтеров, или рассеянных студентов гуманитарных вузов, или
одиноких врачей по детским болезням с толстыми очками на добрых глазах,
то вы ошибаетесь. Расскажу вам о неудачнике - моряке Мише Кобылкине.
Кличка у Миши, когда мы с ним учились в военноморском училище, была,
естественно, лошадиная - Альфонс Кобылкин. Был он длинный и костлявый,
как Холстомер в старости.
На примере Альфонса вы увидите, что невезение подстерегает людей не
только на дороге к их личному, собственному счастью и успеху. Нет.
Альфонсу не везло как раз на стезе его стремления принести пользу об-
ществу, пострадать даже за общество, попасть, так сказать, на крест во
имя спасения других. Именно путь на Голгофу ему никак не удавалось свер-
шить. Каждый бросок Альфонса на помошь человечеству заканчивался конфу-
зом.
Отец Альфонса в войну был генералом. Только поэтому Альфонсу удалось
в возрасте неполных шестнадцати лет попасть в полковую школу, откуда
вскорости открывался путь на фронт. А именно туда Альфонс стремился. Он
мечтал задать фашистам перцу собственноручно.
Но на первом же занятии в поле, когда новобранцы учились швырять
учебные гранаты, такой учебной деревяшкой с железным набалдашником
Альфонсу врезали по затылку. Очевидно, паренек, который метнул гранату в
Альфонса, был не хилого сложения, потому что Альфонс выписался из госпи-
таля только через год.
Он получил нашивку за ранение, приобрел повадки бывалого солдата и
отправился на фронт, хотя с чистой совестью уже мог возвращаться домой.
Путь на Голгофу пролегал через Бузулук, где Альфонс опять угодил в гос-
питаль - с брюшным тифом. Характер у него начинал портиться, потому что
война шла к концу. Именно этого не учел медицинский майор - председатель
комиссии в госпитале.
Дело в том, что Альфонсу совершенно не доставляло удовольствия расс-
казывать обстоятельства своего ранения элементарной учебной болванкой. А
майор оказался мужчиной с юмором и потому стал сомневаться в том, что
после такого элементарного ранения возможно проволынить в госпиталях це-
лый год. Здесь майор еще добавил, что все объясняется проще, если отец у
Альфонса - генерал. Альфонс поклялся майору в том, что докажет ему на
опыте истину, и спросил, что тяжелее - учебная граната или графин? Майор
сказал, что от графина пахнет штрафбатом. Но это только воодушевило
Альфонса.
Он взял графин, метнул его по всем правилам ближнего боя в лысину ма-
йора и угодил в штрафбат. И был искренне рад, потому что не сомневался в
том, что болтаться в тылу ему теперь осталось чрезвычайно недолго. Но не
тут-то было! На второй день штрафбатной жизни какой-то уголовник ради
интереса спихнул Альфонса с трехъярусных нар.
День Победы он встретил с ногой, задранной к потолку, в гипсе, испи-
санном разными нецензурными словами, с привязанной к пятке гирей.
А где-то в сорок шестом он появился у нас в училище с медалью "За по-
беду над Германией" на груди и потряс всех своим умением засыпать совер-
шенно беспробудно. Вероятно, длительное пребывание в госпиталях вырабо-
тало у него такую привычку. В госпиталях он еще здорово научился врать.
Все фронтовые истории, которые он там слышал, слушали теперь мы. Но надо
сказать, что стремление Альфонса взвалить на себя крест и помочь прог-
рессивному человечеству не угасло. И надо еще здесь сказать, что от нас-
тоящего, стопроцентного неудачника расходятся в эфире какие-то невидимые
флюиды, которые со временем начинают сказываться на судьбе окружающих.
Наш Альфонс был стопроцентным.
На первых же шлюпочных учениях шлюпка, в которой был он, переверну-
лась, и все наше отделение оказалось в Фонтанке. Скоро флюиды охватили
взвод: все училище поехало в Москву на парад, а наш взвод оставили пере-
бирать картофель в овощехранилище. Потом флюиды опутали роту. Маршируя
на обед, мы все - вся рота - дружно упали со второго этажа на первый.
Дело в том, что училище размещалось в старинном здании бывшего приюта
принца Ольденбургского. За время блокады в здание попало около двадцати
бомб и снарядов. И когда мы "дали ножку", торопясь на обед, перекрытие
не выдержало и рота оказалась в столовой, не спускаясь по лестнице. Ра-
зумеется, последним выписался из госпиталя наш Альфонс.
Он уже ничему не удивлялся. Он все время уверял нас в том, что готов
страдать в одиночку. И он на самом деле был готов к этому, но только у
него не получалось.
Никогда не забуду его конфликта с Рыбой Анисимовым. Анисимов, огром-
ного роста детина, матрос с гвардейского эскадренного миноносца "Гремя-
щий", глубоко презираюший всех нас - салажню и креветок, как он любил
выражаться, в клешах метровой парусности, с ленточками ниже пояса, всег-
да сам делил за обедом кашу. Бачок полагался на шесть человек. Половину
бачка Рыба вываливал себе, остальное получали мы. И молчали в тряпочку,
хотя было обидно.
И вот Альфонс решил в очередной раз взойти на Голгофу за интересы об-
щества.
- Рыба, - сказал Альфонс. - Сегодня делить кашу буду я. Дай половник.
Рыба чрезвычайно удивился. Большим количеством извилин он не обладал,
поэтому думал целую минуту, пока не спросил с угрозой:
- Альфонс, тебе кашки не хватает, что ли?
- И не только мне, Рыба, - сказал Альфонс.
- Кушай, - сказал Рыба и надел бачок с пшенной кашей на голову
Альфонса. Альфонс сел. Рыба еще постучал по дну кастрюли половником, и
снять кастрюлю с головы Альфонса сразу не удалось, она налезла, как го-
ворят артиллеристы, "с натягом". Дело закончилось медпунктом. А мы,
мы... опять пострадали вместе с Альфонсом. Ибо решили отомстить за него
и устроили Рыбе "темную". Но Рыба был крепкий мужик, и всем нам доста-
лось больше, чем ему одному, не говоря о том, что на шум прибежал дежур-
ный офицер и мы еще получили по пять нарядов вне очереди.
Короче говоря, когда мы закончили училище, получили лейтенантские
звездочки, по кортику, по байковому одеялу, по две простыни, когда мы
перепились на выпускном вечере, поплакали на груди у самых нелюбимых на-
ших начальников, сообщили им сквозь рыдания, что никогда, никогда не за-
будем светлых лет, проведенных под их мудрым и чутким руководством, и
когда наконец поезда загудели, развозя нас к далеким морям, мы вздохнули
с облегчением, потому что в ближайшем будущем не должны были встретиться
с Альфонсом.
Мы встретились через несколько лет, в годовщину окончания училища, в
Ленинграде возле "Восточного" ресторана. Мы - это старший лейтенант Ни-
колай Боков (по училищной кличке Бок), старший лейтенант Владимир Слонов
(по кличке Хобот), капитан-лейтенант Анатолий Алов (по кличке Пашка), я
(по кличке Рыжий) и младший лейтенант Альфонс Кобылкин. Как вы заметили,
десятилетие изменило количество звезд на погонах нашего невезучего друга
в сторону уменьшения.
Все мы несколько огрузли, задубели, но от радости встречи оживились,
решили пошалить, встряхнуться. Заказав по сто граммов, повели обычный
разговор однокашников. Посыпались номера войсковых частей, названия ко-
раблей, фамилии командиров, рассказы о походах, авариях, сетования на
то, что флот теперь не тот, порядки не те, традиции не те, офицеры не
те, матросы не те, море не то и даже дельфины куда-то пропали. Одному
дрянному шпиону достаточно было посидеть за соседним столиком десять ми-
нут, чтобы завалить Пентагон материалом до самой крыши.
Только Альфонс молчал. Наверное, ему было как-то неудобно сидеть и
пить со старшими по званию. А когда человек молчит, не рассказывает о
том, как провел свой корабль через Центральную Африку, то такого челове-
ка и не замечаешь. И мы как-то позабыли Альфонса. Не хотелось нам
расстраиваться, выслушивая рассказ о его очередных неприятностях. Но в
конце концов совесть заговорила в нас, мы сосредоточились на двух одино-
ких звездочках Альфонса, и Хобот спросил:
- Чего не ешь, лошадь? Надо закусывать.
- Пейте, ребята, не обращайте внимания, - сказал Альфонс бодрым голо-
сом. - А я скоро уйду. Если вы проведете со мной еще полчаса, то или по-
падете на гауптвахту, или здесь обвалится потолок.
- Не говори глупостей, - сказал Пашка и подозвал официанта. - Еще
пятьсот капель, папаша!
- Валяй нам все, как на исповеди, младший лейтенант Кобылкин! - ска-
зал я.
- Да чепуха... Так, знаете... Короче, таракан. Обыкновенный таракан.
С усиками, рыжий... Пейте, ребята, не обращайте внимания.
Но мы отставили рюмки.
- Я уже старлеем был и... вот... Стреляли по береговым целям главным
калибром... Сам сидел за башенным автоматом стрельбы... дал залп по сиг-
налу... накрыл близким перелетом своего флагмана... Понизили в звании...
теперь на берегу, - скупо, но точно доложил Альфонс.
- Прямое попадание в своего флагмана? Это же надо уметь! - сказал я.
- Недаром же Альфонс учился четыре года вместе с нами, - сказал Хо-
бот.
Мы старались чуткими шутками смягчить тяжелые воспоминания Альфонса.
- В сигнальное устройство горизонтальной наводки попал таракан, замк-
нул контакты, и сигнальная лампочка загорелась, когда орудия смотрели не
на цель, а на флагмана. Вот и все, ребята. Как таракан заполз в пломби-
рованный блок сигнализации, не знает никто, но кто-то должен отвечать...
вот и... Я-то, как вы знаете, ничему не удивляюсь, а флагман удивился, -
объяснил Альфонс.
- Обычное дело, - сказал Пашка. - Все флагманы удивляются, когда по
ним всаживают из главного калибра собственные эскадренные миноносцы.
Выпьем, ребята.
- Ударим в бумеранг! - сказал Бок. И все мы улыбнулись, вспомнив учи-
лищные времена. Именно это выражение означало когда-то для нас выпивку.
- Сейчас я уйду, - сказал Альфонс. - А то у вас будут какие-нибудь
неприятности сегодня.
- Перестань говорить глупости, - сказали мы в один голос.
Единственным способом задержать его было попросить о чем-нибудь -
подняться опять же на Голгофу за нас.
Через столик сидела прекрасная женщина со старым генерал-майором ме-
дицинской службы. Всегда, когда видишь молодую женщину с пожилым толстым
мужчиной, становится обидно. И сразу замечаешь, как некрасиво он ест,
как коротки его пальцы и как жадно он смотрит на денежную мелочь, хотя
ест он красиво, пальцы у него не короче ваших, а смотрит он, естествен-
но, не на мелочь.
От женщины, сидевшей с генералом, пахло духами и туманами. Уверен,
что в сумочке ее лежал томик Блока и на ночь она перечитывала стихи о
Прекрасной Даме.
- Альфонс, - тихо и несколько скорбно сказал Пашка, - сейчас ты вста-
нешь, подойдешь к их столику, скажешь этой старой клистирной трубке
что-нибудь любопытное и уведешь женщину к нам.
- Да, - согласился Бок. - Тебе, Альфонс, терять нечего. А дама -
прекрасное существо.
- Девочка - прелесть, - чмокнул губами Хобот.
Вы заметили, как перепутались в наш век женские наименования? Пятиде-
сятилетнюю продавщицу в мясной лавке все называют "девушка", хотя у нее
пятеро детей. А однажды я сам слышал, как пожилые дорожные работницы,
собираясь на обед, говорили: "Пошли, девочки!" "Дамочкой" у нас принято
называть этакое накрашенное, легкомысленное существо в шляпке с пером.
Но опять же я сам слышал, как кондуктор, выпроваживая из трамвая
крестьянок с мешками картошки, орал: "Следуйте пешком, дамочки, потому
что у вас груз - пачкуля!" Мне самому сейчас уже за сорок, но каждый
дворник или швейцар, запрещая мне что-нибудь, обязательно говорит: "То-
пай, топай, парень!" И даже фетровая шляпа не помогает.
- Я могу попробовать, если это вам нужно, друзья, - сказал Альфонс. -
Только очень уж я не умею с женщинами. Вам ее телефон узнать?
Вы оцените самоотверженность этого человека, если узнаете, что еще ни
одна женщина не спрашивала у него, любит ли он ее, и если любит, то нас-
колько, и как, и каким именно образом, и любил ли он кого-нибудь до нее
так, как ее. Ни одна женщина еще не отбирала у него получку и не выгоня-
ла в баню четыре раза в месяц.
Ведь женщинам нужна в мужчине уверенность в себе, я бы даже сказал,
нахальство. А откуда у хронического неудачника может быть уверенность в
себе? Наоборот. Совершенно никакой уверенности у него нет.
Прибавьте ко всему этому еще волевую физиономию медицинского гене-
рал-майора и одинокие звездочки на плечах Альфонса. И тогда вы поймете,
какой самоотверженностью обладал наш друг.
- Брось, - сказал я. - Еще рано заваривать такую кашу...
Я, правда, знал, что если у человека всю жизиь идет от мелких неудач
ко все более крупным, серьезным неудачам, то единственное здесь - пере-
шибить судьбу чем-нибудь этаким отчаянным, грандиозным по нелепости пос-
тупком. Но дело в том, что могут быть два исхода: один - судьба действи-
тельно переломится, второй - судьба с огромной силой добавит неудачнику
по загривку.
- Подожди немножко, старая лошадь, - сказал я. - Но не уходи совсем
от нас. Ты нам сегодня еще можешь здорово понадобиться.
- Как знаете, ребята, я для вас на все готов, - сказал Альфонс.
Таким образом, мы удержали его с нами и повели беседу дальше. Теперь,
конечно, тема изменилась. Мы заговорили о женщинах, то и дело испытывая
взглядами соседку. Соседка мило тупилась и с большой женственностью при-
губливала сухое вино. С генералом ей было явно скучно. И это воодушевля-
ло нас.
Думали когда-нибудь о том, что такое женственность?
Женственность - это качество, которое находится не внутри женщины, а
как бы опушает, окружает ее и находится, таким образом, только в вашем
восприятии.
Вот на эту тему мы разговаривали, когда генерал стал шарить по карма-
нам, а дама искать в сумочке зеркальце.
- Ребята, - сказал Альфонс. - Я чувствую, что вам очень хочется полу-
чить ее телефон. И я готов попробовать.
Мы не успели его удержать. Альфонс, заплетаясь ногами и сутулясь,
двинулся к соседнему столику.
Не знаю, как рассказать вам, что произошло, когда его длинная фигура
попала в поле зрения медицинского генерала. Генерал подскочил вместе со
стулом. Потом, когда стул еще висел в воздухе, генерал соскочил с него,
задев бедром стол. Затылок генерала стал лиловым. Говорить он, судя по
всему, ничего не мог. На Альфонса тоже напал столбняк. Они пялили глаза
друг на друга и что-то пытались мычать.
- Папа! Папа! - воскликнула девушка.
Альфонс, пятясь задом, вернулся к нам.
- Это он! Это уже за пределами реальности! Это ему я запузырил графи-
ном по лысине в сорок четвертом!
Мы капнули Альфонсу коньяку, а девушка, от которой пахло туманами,
успокаивала своего папу.
- Пора сниматься с якоря, - сказал Хобот. - Возможны пять суток прос-
того ареста.
- Чепуха, - сказал я. - Надо довести дело до конца. Надо, чтобы
Альфонс сегодня перешиб судьбу! Пусть он совершит что-нибудь совсем от-
чаянное! Это единственный путь!
- Альфонс, хочешь попробовать? - спросил Пашка. Он был не трезвее ме-
ня.
- Да! - мрачно согласился Альфонс.
Он впал в то состояние, когда неудачник начинает получать мазо-
хистское удовольствие от валящихся на него несчастий. В таком состоянии
человек становится под сосулькой на весенней улице, задирает голову,
снимает шапку и шепчет: "Ну, падай! Ну?! Ну, падай, падай!..." И когда
сосулька наконец втыкается ему в темя, то он шепчет: "Так! Очень хоро-
шо!"
- Иди и пригласи ее танцевать! - сказал Бок. Учитывая то, что оркест-
ра в ресторане не было, он подал действительно полезный и тонкий совет.
И Альфонс встал. Сосулька должна была воткнуться в его темя, и ника-
кие силы антигравитации не могли его защитить. Он пошел к генералу.
Скажу честно, я так разволновался всего второй раз в жизни. Первый -
когда в Беломорске у меня снимали часы, а я, чтобы не упасть в своих
глазах, не хотел отдавать их вместе с ремешком. Не знаю, успел ли
Альфонс пригласить девушку на танец или нет, но только генерал с молодым
проворством шмыгнул к двери и был таков. Альфонс же уселся на его место,
налил себе из его графинчика и положил руку на плечо девушки, от которой
пахло туманами. Мы все решили, что наконец судьба нашего друга перешиб-
лена и все теперь пойдет у него хорошо и гладко. Но мы несколько ошиб-
лись.
- Прошу расплатиться и всем следовать за мной, - предложил нам на-
чальник офицерского патруля. За плечом начальника был генерал.
Мы не стали спорить. Спорить с милицией или патрулем могут только са-
лаги. Настоящий моряк всегда сразу говорит, что он виноват, но больше не
будет. Причем совершенно неважно, знает он, что именно он больше не бу-
дет, или не знает.
Мы сказали начальнику офицерского патруля, что сейчас выйдем, и без
особой торопливости допили и доели все на столе до последней капли и
косточки. Мы понимали, что никто не подаст нам шашлык по-карски в бли-
жайшие пять суток. Потом снялись с якорей. Предстояло маленькое, сугубо
каботажное плавание от "Восточного" ресторана до гарнизонной гауптвахты
- там рукой подать.
Я хорошо знаю это старинное здание. Там когда-то сидел генералиссимус
князь Италийский граф Суворов Рымникский, потом Тенгинского пехотного
полка поручик Михаил Юрьевич Лермонтов, потом в тысяча девятьсот пятиде-
сятом году я, когда умудрился выронить на ходу из поезда свою винтов-
ку...
Последний раз мы с Альфонсом встретились в Архангельске. Была ранняя
северная осень. Я ожидал рейсового катера на пристани Краснофлотского
рейда. Вместе со мной встречала рейсовый одна веселенькая старушка. Ста-
рушка курила папиросы "Байкал" и с удовольствием рассказывала:
- Тонут, тонут, все тонут... Лето жаркое было, купались и тонули. Со-
седушка наш на прошлой неделе утонул. Всего пятнадцать минут под водой и
пробыл, а не откачали. А позавчера сыночек Маруськи Шестопаловой, семь
годочков всего, в воду полез, испугался и... так и не нашли до сей поры.
Речкой его, верно, в море уволокло. Иль, мобыть, землечерпалка там близ-
ко работала, так его ковшиком в баржу-грязнуху и перевалило... А
третьего дня в Соломбале...
- Бабуся, остановись, - попросил я.
До катера оставалось еще минут пять, и я опасался, что одним утоплен-
ником за это время станет больше, что я тихонечко спихну эту веселенькую
старушку с пристани.
- Не нравится? Бога бояться надо! - злобно сказала старушка. И на
этом умолкла.
Когда катер швартовался, я увидел на нем знакомую унылую фигуру. Это
был Альфонс.
Я всегда смеялся над ним, но я всегда любил его. И он всегда знал,
что я люблю его. Люди точно знают и чувствуют того, кто любит их. И
Альфонс тоже, конечно, знал. Но сейчас он не заметил меня, спускаясь с
катера по трапу. Он сразу подошел к веселой старушке и сказал ей:
- Мармелад дольками я не нашел, я вам, мамаша, обыкновенный мармелад
купил.
- Так я и знала! - с торжеством сказала старуха.
- Альфонс! - позвал я.
Он обернулся, мы обнялись и поцеловались. Он здорово постарел за эти
годы. Я тоже не помолодел.
И мы куда-то пошли с ним от пристани.
- Ты где? - конечно, спросил он.
- На перегоне, - сказал я. - На Салехард самоходку веду.
- У Наянова? У перегоншиков?
- Да. А ты где?
- Здесь, в портфлоте на буксире плаваю. Меня, как сокращение воору-
женных сил началось, так первого и турнули.
- Слушай, - сказал я. - Ведь у тебя отец генерал большой. Неужели
ты...
- Батька уже маршал, - сказал Альфонс. - Только он с мамой разошелся,
и я с ним после того совершенно прервал отношения. Я, знаешь, Рыжий, же-
нился недавно. Старушка эта - моя теща, жены моей мама.
- А кто жена-то? - спросил я.
- Вдова она была, - объяснил Альфонс. - Она, правда, постарше меня, и
детишек у нее трое, но очень добрая женщина. Ее муж в море потонул, на
гидрографическом судне он плавал... А помнишь, как мы тогда на "губу"
попали? Из-за медицинского майора?
- Еще бы! - сказал я. - Только не из-за майора, а генерал-майора. И
теща с вами живет?
- Ну, а кто же за ней смотреть будет? - удивился Альфонс. - Конечно,
иногда трудно, но...
И я подумал о том, что Альфонс умудрился взойти на Голгофу.
Дай все-таки господь, чтобы такие неудачники жили на этой планете
всегда, иначе вдовам с детишками придется совсем туго.
31 Окт 2005 10:37
|
