Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, — идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни:
Далеко в шалаше голоса — не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке:
В каменистой Тавриде наука Эллады — и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина.
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала,
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, —
Не Елена — другая — как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны.
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
-------------------------------------------------------------
Сизых Андрей
КОКТЕБЕЛЬНАЯ ДЛЯ САШИ И ЛЁШИ
Саше Кабанову и Лёше Остудину
Когда солнце, в Стамбуле подсев на иглу фонаря,
Отливает в него, почём зря, ацетон сентября,
Коктебелый закаточный пляж обездвижен и глух.
Только слышно, как стадо дельфинье сзывает пастух
От опасного берега, рогом морским – в глубину.
Крым – кочующий скиф достает из авоськи луну –
Козий сыр бледнолицый, которого нету черствей.
А из степи украинской дуть начинает борей.
Два поэта известных, присев на дощатый лежак,
Пьют шотландские песни, как горцы с горы Карадаг.
Им ни берег казанский, ни киевский дядька не люб.
Нет, они полюбили огни коктебельских халуп
И густой от поэзии воздух – как кровь марсиан,
От которого помер Волошин Максимилиан.
