Это море в марте вкусней мартини.
Чайки в раме неба, и мы в картине,
Снятой Пьером Паоло Пазолини.
Я не Мартин Иден, но кто докажет,
Если солнце - в море, а рама - в саже.
Мы одни с тобою в пустом пейзаже.
Полдень катит волны на берег адский,
Воскрешая жизнь, как считал Вернадский.
Дикий пляж расстелен, как плед шотландский.
А у моря голос конкретно бычий.
Так бывает ранней весной обычно,
Если акт любви перешел в обычай.
Если б знали вы, как мы тут кончаем,
Обжигая горло горячим чаем -
С лунной долькой марта, под крики чаек!
О, как горько плачут земные птицы
Над любым кусочком небесной пиццы.
Мы и после смерти им будем сниться.
Мы и сами птицами раньше были,
Только вы об этом забыли или...
Нас еще при Чехове здесь убили.
Не кричи по ихнему, что за глюки
На краю отлива, в краю разлуки.
На фига нам нужен их шестирукий.
На хрена нам русские отморозки,
К нам летает дымом из папироски
Шестикрылый наш Серафим Саровский.
Это море в марте, как в мармеладе.
Где-то рядом рай на змеином яде.
Где я только не был, а вот в Гренаде...
Валерий Прокошин
Время спаивать бабочек, ос и стрекоз
Виноградным вином или брагой.
Пьяный август, целуясь со всеми взасос,
Добавляет в шампанское местный наркоз,
Чтоб не путать Калугу с Итакой.
На полях средне русской родной полосы
Сплошь ботва вперемежку с горохом.
Датый Бражник, и злое похмелье осы,
На часах - трехминутная тень стрекозы... Сладко быть очарованным лохом.
Вспоминать одиссею куда-то на юг:
Дикий пляж и вино без закуски,
И нудисты кругом, и нудистки вокруг.
Мне хотелось, допив этот вечер из рук,
Петь хохляцкие песни по-русски.
Но шальная волна накатила в глаза,
Просолила собой две эпохи:
Бражник спился, в подъезде бомжует оса,
Стрекоза, говорят, улетела в USA.
Только мы все такие же лохи.
Вспоминаем Итаку и эдак, и так,
Ловим райских кузнечиков речи.
Жизнь, как будто разжала пудовый кулак,
Но по-прежнему пахнет клопами коньяк,
И запить его, Господи, нечем.
