Не знаю, почему. Возможно потому, что я опять пытаюсь кому-то объяснить, что события внутренние и события внешние - это две большие разницы. Разумеется, они взаимосвязаны, но эта связь сложна и опосредована. Событие - не то что произошло вовне, даже если оно произошло непосредственно со мной. Событие - это то, что я в тот момент чувствовала, переживала, понимала.
Хотите, расскажу? Один эпизод, одну сценку? Любую. Пусть хоть вот эту.
Представьте себе средневековую крепость. Только не игрушечный Нойншвайнштайн, а обычный провинциальный средневековый кастель на холме. Стены выщерблены ядрами, кое-где осыпались, кое-где следы поспешной новой кладки, бойницы в засохших потеках смолы, обгорелая крыша донжона, полузасыпанный ров. И вражеский лагерь под стенами. Крепость два года сидела в осаде, отбивая штурм за штурмом. Силы были не равны. Молодой князек захолустного замка имел наглость закрыть ворота перед армией, под ноги которой пала одна шестая часть суши. Два года. Крепость стояла. Давно роптали измученные защитники, кончался хлеб, не было союзников. Не было надежды. Но крепость стояла. Волею князя, бешеным упрямством и бешеной гордостью.
Занимался рассвет. Князь вышел из дверей донжона, пересек двор, поднялся на башню. Ступени лестницы местами обвалились, караульный был хмур и не отсалютовал сеньору. Надо было разгневаться. Но после бог знает какой по счету бессонной ночи не было сил.
Князь смотрел с башни на просыпающийся лагерь осаждающих. Там что-то происходило. Звучали команду, бежали солдаты. Князь поднял глаза.
Из-за реки к нападающим шло подкрепление. Конный отряд. Маленький, несколько десятков человек. Одна-единственная рота.
Но как они шли! Безупречным строем, четверо в ряд, на серых как один, вышколенных конях, как на параде, под летящими штандартами цвета неба и серебра. Как они шли! Рысью, через мост, и, не останавливаясь, не сбавив шага, все тем же парадным строем – к воротам крепости. И над строем плеснула сталь, и кони с рыси перешли на галоп…
И князь еще успел удивиться этому безумию – кто же в конном строю с одними шпажонками штурмует стены? Но больше он не успел ничего. Потому что ворота дрогнули и начали открываться. Изнутри.
И было поздно. Все поздно – бежать, призывать, останавливать, вешать предателей. Потому что конница неудержимым северным ветром влетала в ворота. Оставалось только спуститься и, сломав шпагу о колено, швырнуть ее под ноги победителю вместе с последним проклятьем.
Князь спустился. Он шел навстречу несущейся во весь опор роте по опустевшему переулку, шел умирать с честью.
Но не успел и этого. Потому что в метре от него конница встала. И победитель - соколом, волком, ветром - слетел с седла, сорвал шляпу, обнял и поднял теряющего сознание побежденного.
Что было потом? Я плохо помню детали. Солнце и ветер, костер и песня, сталь и бархат, пожар и полет. Я танцевала павану в драных джинсах на иглах бенгальского огня и пила шампанское на брудершафт с богами.
Плевать, что шампанское было дешевым шампунем украинского разлива! Не все ли равно, если крепость, отданная на поток и разграбление, стала провинциальным городком, в который только что встал на постой гусарский полк. Крепость, распахнув настежь все ворота танцевала, хохотала и пила помянутый шампунь вперемешку с горилкой, и хорошенькие горничные флиртовали с рейтарами. Впрочем, не очень хорошенькие тоже. Ибо некрасивых женщин, как известно не бывает. А горилки хватало.
Это было. В том самом внутреннем мире. Что было во внешнем? Ничего. Я ехала в трамвае. По городу, который тогда назывался Свердловск.
А чего так сразу-то? Я тоже не согласная. А поспорить? А попроцессировать?
Возможно потому, что я опять пытаюсь кому-то объяснить, что события внутренние и события внешние - это две большие разницы. Разумеется, они взаимосвязаны, но эта связь сложна и опосредована. Событие - не то что произошло вовне, даже если оно произошло непосредственно со мной. Событие - это то, что я в тот момент чувствовала, переживала, понимала. 