Другим надо славы, серебряных ложечек,
Другим стоит много слез, -
А мне бы только любви немножечко
Да десятка два папирос.
А мне бы только любви вот столечко,
Без истерик, без клятв, без тревог.
Чтоб мог как-то просто какую-то Олечку
Обсосать с головы до ног.
И, право, не надо злополучных бессмертий,
Блестяще разрешаю мировой вопрос, -
Если верю во что – в шерстяные материи,
Если знал – не больше, чем знал и Христос.
И вот за душою почто несуразною
Ширококолейно и как-то в упор,
Май идет краснощекий, превесело празднуя
Воробьиною сплетней распертый простор.
Коль о чем я молюсь, так чтоб скромно мне в дым уйти,
Не оставить сирот – ни стихов, ни детей;
А умру – мое тело плечистое вымойте
В сладкой воде фельетонных статей.
Мое имя, попробуйте, в библию всуньте-ка,
Жил, иол, эдакий комик святой
И всю жизнь проискал он любви бы полфунтика,
Называя любовью покой.
И смешной, кто у Данта влюбленность наследовал,
Весь грустящий от пят до ушей,
У веселых девчонок по ночам исповедывал
Свое тело за восемь рублей.
На висках у него вместо жилок – по лилии,
Когда плакал – платок был в крови,
Был последним в уже вымиравшей фамилии
Агасферов единой любви.
Но пока я не умер, простудясь у окошечка,
Всё смотря: не пройдет ли по Арбату Христос, -
Мне бы только любви немножечко
Да десятка два папирос.
ПРИНЦИП ГРАФИЧЕСКОГО СТИХА
Когда среди обыденной жизни,
Напоминающей днями слова салонной болтовни,
Кто-нибудь произнесет
(Для того, чтоб посмеяться
Или показаться грустным)
- Любовь!
Эти буквы сливаются во что-то круглое,
Отвлеченное,
Попахивающее сплетнями.
Но все хватаются за него,
Как ребенок за мячик.
А мне делается не по себе,
Нестерпимо радостно.
Хотя сердце сжимается, как у рыдающего горло,
Хотя воспоминания впиваются в мозг
Холодеющими пальцами умирающего
Вцепившегося в убийцу
И, застегнутый на все пуговицы спокойствия,
Я молчу…
Впрочем, кто же не услышит в таком молчании
Возгласов, криков, стонов,
Если даже воздух золотится огненными знаками
Препинаний!
И не так ли озарялся Христос на кресте,
Когда звучало:
- Отче наш!
Ибо изо всех произносивших это,
Только ему было ведомо,
Что именно значит такое страшное имя,
И того, кого называли окрест понаслышке,
Он видел воочию.
Так мочу о любви,
Потому что знакомые что-то другое
Называют любовью
(Словно мохнатой гориллой колибри),
И хочется долго до самой могилы
(И, пожалуй, даже дольше!)
О моей настоящей любви
Думать без строф, без размера, особенно без рифм.
До мудреного просто, другим непонятно.
И завидовать,
Что не я выдумал это единственное слово:
- Любовь.
