Гляжу все чаще я
Средь шума будничного
На уходящее
С чертами будущего.
Мне жалко поезда,
Вспять откатившегося,
Дымка и посвиста
Невоплотившегося.
Ташкентской пылью
Вполне реальной
Арбат накрыло
Мемориальный.
Здесь жили–были,
Вершили подвиги,
Швырнули бомбу
Царизму под ноги.
Смыт перекресток
С домами этими
Взрывной волною
Чрез полстолетия.
Находят кольца.
А было — здание.
Твои оконца
И опоздания.
Но вот! У зданий
Арбата нового,
Вблизи блистаний
Кольца Садового,
Пройдя сквозь сырость
Древесной оголи,
Остановилась
Карета Гоголя.
Он спрыгнул, пряча
Себя в крылатку,
На ту — собачью —
Прошел площадку.
Кто сел в карету?
Кто автодверцей
В минуту эту
Ударил с сердцем?
Кто, дав спасибо,
А не мерси,
Расстался с нею —
Уже в такси!
Ведь вот, послушай,
Какое дело,
Волной воздушной
И стих задело.
Где зона слома
И зона сноса,
Застряло слово
Полувопроса.
Полумашина,
Полукарета
Умчала отзвук
Полуответа...
Прощай, любимая!
В твоем обличье
Неуловимое
Есть что–то птичье,
Все улетающее,
Все ускользающее,
Одна слеза еще,
В улыбке тающая.
И все. С обломками
Я за чертою,
С мечтой, с обмолвками,
Со всей тщетою.
Прощай, летящая,
Прическу путающая.
Все уходящее
Уходит в будущее.
По моей незасохшей руке пробирается тихо память
По моей незастывшей реке проплывает тихонько птица
По моей неубитой душе плачет скорбно забытый разум
Я летаю снаружи всех измерений
Я летаю снаружи всех измерений (с)
Ты полетишь над домом и над дымом.
Ты полетишь над Прагой и над Римом.
И тот еще окажется счастливым,
Кто издали приметит твой полёт...
Вероника Долина.
Сквозь вечерний туман мне, под небом стемневшим,
Слышен крик журавлей всё ясней и ясней...
Сердце к ним понеслось, издалёка летевшим,
Из холодной страны, с обнажённых степей.
Вот уж близко летят и, всё громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли...
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?..
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,
Где уж савана ждёт, холодея, земля
И где в голых лесах воет ветер унылый, —
То родимый мой край, то отчизна моя.
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли...
О, как больно душе, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!
Это не вранье, не небылицы. Видели другие видел я,
Как ручную глупую синицу превратить пытались в журавля...
Но недаром птица в небе крепла. Дураки остались в дураках. Сломанная клетка, кучка пепла. А журавлик снова в облаках.
(с)
Об этом товарищ не вспомнить нельзя
В одной эскадрилье служили друзья
И было на службе и в сердце у них
Огромное небо огромное небо
Огромное небо одно на двоих
Летали дружили в небесной дали
Рукою до звёзд дотянуться могли
Беда подступила как слёзы к глазам
Однажды в полёте однажды в полёте
Однажды в полёте мотор отказал
И надо бы прыгать не вышел полёт
Но рухнет на город пустой самолёт
Пройдёт не оставив живого следа
И тысячи жизней и тысячи жизней
И тысячи жизней прервутся тогда
Мелькают кварталы и прыгать нельзя
Дотянем до леса решили друзья
Подальше от города смерть унесём
Пускай мы погибнем пускай мы погибнем
Пускай мы погибнем но город спасём
Стрела самолёта рванулась с небес
И вздрогнул от взрыва берёзовый лес
Не скоро поляны травой зарастут
А город подумал а город подумал
А город подумал ученья идут
В могиле лежат посреди тишины
Отличные парни отличной страны
Светло и торжественно смотрит на них
Огромное небо огромное небо
Огромное небо одно на двоих
Эту песню мальчик в лагере пел, у него отец-летчик так разбился. так пел альтом, так пел, что я плакала.
Мальчики,
мальчики и девочки,
с крыльями и без,
в трудный час,
в трудный час решения,
в главный час --
выбирайте море
среди всех чудес.
И вы не пожалеете,
уверяю вас. (с)
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими — но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст.
Бродский
Песенка Элизы Дулиттл.
Ночь, ночь, не хочется мне спать,
Я не засну, кружится голова.
Нет, нет, не лягу я в кровать
Слышит сердце милые слова…
Я танцевать хочу, я танцевать хочу
До самого утра.
Как будто два крыла природа мне дала
Пришла моя пора.
Я не пойму, что вдруг со мною стало.
Тревоги все умчались прочь.
Когда он здесь со мной, весь мир цветет весной
Я танцевать могу всю ночь!
Я танцевать хочу, я танцевать хочу
До самого утра.
Как будто два крыла природа мне дала
Пришла моя пора.
Я не пойму, что вдруг со мною стало.
Тревоги все умчались прочь.
Когда он здесь со мной, весь мир цветет весной
Я танцевать могу всю ночь!
- А я бы тебе даже открывать не стал - весь грязный какой-то, небритый, - Белый Конь сплюнул на пол.
- Надоело все! Каждый день эти *глупые женщино*, и к каждой еще нужно подход найти! А я уже иссяк, понимаешь, иссяк! Это еще года три назад я сострить и обаять мог, а сейчас… - Принц устало махнул рукой.
- Завязывать пора, - сказал Белый Конь и затушил окурок о стену лифта.
- Да ты что?! Их еще вон сколько, а нас с тобой только двое. Если мы завяжем, кто будет этим заниматься?
- Ладно, хозяин, замяли! Деньги-то на автобус у тебя есть?
- У меня-то есть, а ты как?
- А я опять сделаю вид, что случайно зашел в автобус.
Принц, сутулясь, вышел из подъезда, а за ним, хромая, шел его Белый Конь…
