- Дава, я извиняюсь, но ты таки, босяк. Некому задницу надрать, пять пистолетов - не пачка папирос, они таки стреляют. Ну ты же не окно в женской бане – зачем в тебе дырка?(с)
Люди делятся на две группы: евреи и те, кому не повезло.
Настоящий еврей, возвращая долг, ненавязчиво даст понять, что ты должен значительную сумму не только ему, но и его детям, и детям его детей.
Он из тех знаменитых евреев, которые способны вызвать приступ
острого антисемитизма у самого Меира Кахане или даже у теоретика сионизма
господина Теодора Герцля. Он является утром на кухню и принимается
назойливо докладывать непроспавшемуся и злобному Парасюхину, что совсем
уже почти договорился со вдовой из дома напротив, так она ему устроит
пансион. Пять рублей в день, ну и что? Это недорого. Обед и ужин, а
завтракать он будет здесь, он всегда имеет возможность достать свежие
яички и другие молочные продукты. В конце концов, если ему покажется
недостаточно, так он всегда сможет прикупать. Пусть другие берут яйца по
рубль тридцать. Вот я вижу, вы всегда берете яйца по рубль тридцать. А я
могу брать по девяносто, и они будут лучше, чем ваши. Ваши битые, а у меня
будут целые, хорошие яички. Вы - молодой человек, вы этого не понимаете,
что главное - это устройство с питанием...(с)
Любимейший рассказ, от которого я суггестируюсь, чтоле?)) Знаю его несколько лет, и каждый раз, когда читаю, получаю огромное удовольствие (извините за многа букв)::
---
…Исаак возвел разделку обыкновенной селедки в настоящий религиозный культ. Каждую субботу он направлялся на центральный Житомирский рынок, который в советские времена называли "кооперативным" и покупал там селедки. Всегда в одном и том же месте. У одного и того же торговца, которого звали Яша. Яша знал, что придет Исаак. Они, не обращая внимания на толпившихся у прилавка покупателей, долго обсуждали диагнозы, полученные на протяжении последних десяти лет у лечащих врачей. Неизменно приходили к выводу, что все они ничего не смыслят в особенностях их организмов. Зато Сара Ивановна, которая проживает на улице Театральной, ныне Свердлова, готовит совершенно чудесную настойку от ревматизма. Затем идет тема выезда на историческую родину. Исаак и Яша приходят к консенсусу – умирать надо в Житомире. А дети пусть едут. Может, разок и стоит съездить. Обсуждение столь крамольной темы идет шепотом. Собеседники касаются губами органов слуха друг друга, опасливо оглядываются, замолкают при приближении посторонних… В общем, ведут себя как два еврея, которые хотят выехать из страны. После сближения на почве любви к исторической родине можно переходить непосредственно к выбору селедки. Яша предлагает на выбор десяток рыбин, которые буквально несколько часов поступили к нему из совершенно уникальной бочки, где просаливались в идеальных условиях по древнему рецепту, утерянному тетей Цилей в городе Бердичеве в 1912 году. Исаак выражает сомнение в справедливости тезиса об уникальности засолки, но, тем не менее, подвергает предложенный товар тщательному и скрупулезному осмотру. Его орган обоняния исследует каждый миллиметр селедок. Пальцы с хирургической точностью прощупываю брюшка на предмет наличия молок. Более того: Исаак берет каждую рыбину и внимательно смотрит ей в глаза. По его теории, у хорошей селедки они отливать нежным серебром старинного подноса Наталии Францевны. По традиции, Яша носится рядом и, оживленно размахивая руками, склоняет Исаака к покупке одной из селедок. На моей памяти не было еще ни одного случая, чтобы Исаак согласился. В конце концов, Яша ныряет под прилавок, долго там роется и в результате появляется с экземпляром, который он берег для себя.
Повторяется ритуал пальпирования, обнюхивания и пристального всматривания в глаза. Возникает длительная пауза. Яша почтительно отходит на несколько метров, нервно вытирая фартуком пальцы. Исаак тяжело вздыхает и неторопливо лезет за кошельком. Расстегивает металлические застежки и долго, сосредоточенно смотрит во внутрь. Затем смотрит на Яшу. Яша исполняет танец нанайских мальчиков, который символизирует качество продукта, которое он продает. Исаак качает мудрой головой и называет свою цену. Яша чуть ли не падает в обморок. Рассказывает о визите своей жены к гинекологу, о нечеловеческих условиях жизни и недавно купленном кране на кухню, который постоянно течет. Чувствуется, что оба они получают искреннее удовольствие от такого приятного времяпровождения. Всего через пару часов сделка совершена, и Исаак неторопливо отбывает в район, который известен в Житомире как "Биробиджан". Это скопление одноэтажных домиков, чудом выживших в окружении панельных многоэтажек.
Наступает второй, важнейший этап субботнего ритуала. Исаак надевает клеенчатый фартук и нарукавники. Застилает в палисаднике стол газетой. Это только "Правда". Исаак говорит, что только на издании ЦК КПСС можно разделывать селедку. Во-первых, она печатается на лучшей в области бумаге. Во-вторых, типографская краска не плывет и не портит продукт. Думаю, есть еще третья причина, по которой Исаак предпочитает священнодействовать с селедкой именно на центральном печатном органе Коммунистической партии. Об его истинных мотивах хорошо осведомлен Додик (племянник), который традиционно начинает пугать деда кознями КГБ. Исаак улыбается, качает головой и неторопливо точит два медицинских скальпеля. Аккуратно кладет их справа от селедки. Вставляет в глаз часовую лупу и внимательно осматривает тушку. Точными, выверенными движениями отделяет плавники. Аккуратно, как чулок, снимает чешую. Что самое странное, она действительно снимается двумя одинаковыми кусками. Делает глубокий разрез на брюшке и специальной лопаточкой извлекает молока. Затем спинка. Надрез, несколько неуловимых движений и тоненький скелет с головой оказывается в руках Исаака. Дальше – очистка брюшка от остатков костей. С этой целью используется второй скальпель и пинцет. Самая трудоемкая и длительная часть ритуала. Лицо Исаака так и пышет сосредоточенностью и вдохновением. Мне нравилось за ним наблюдать. Это была работа профессионала. Наконец, селедка разобрана на составные части. Появляется специальная селедочница и Исаак приступает к чистке лука. Лука должно быть два вида: зеленый и синий. Ни в коем случае нельзя использовать обычный, белый лук. Только синеватого оттенка. Потом я узнал, что его еще называют "ялтинским". Исаак аккуратно режет зеленый лучок на мелкие кусочки. Скальпелем. Затем отделяет от головки синего лука тончайшие пласты. Аккуратно складывает все на два блюдца. Теперь пора расчленить селедку на кусочки. Они не должны быть маленькими, чтобы успеть насладится вкусом. Но не должны быть и большими. Чтобы не давится. Исаак всегда находил "золотое селедочное сечение". Теперь берется селедочница и на ней делается ложе из зеленого лука. Ровный слой. Кусочек в кусочек. На подготовленную почву укладываются кусочки. Зазор между ними – примерно пять миллиметров. Чтобы не прилипали друг другу, когда их будут брать. Сверху выкладывается геометрический узор из лука. Теперь масло. Исаак гордо любуется на свое творение, откашливается и громко кричит: "Сара, где масло, которое ты покупаешь у Сони?". Всегда одна и та же фраза. Как, впрочем, и ответ: "Ты опять мне будешь голову морочить со своей селедкой?". Все, ритуал закончен. Исааку грустно. Главное развлечение недели закончилось… Когда Исаак умер, то каждый раз, когда семья собиралась за столом, говорили о его селедке. Все приходили к одному и тому же выводу: такую, как делал Исаак, больше никто не делает…
В тексте использованы фрагменты из книги Дмитрия Ковалевина (переводчик Мураками) "Коро – Коро. Сделано в Хиппонии", а также воспоминания тети Сары.
лучше, чем самую дорогую печенку в самом лучшем ресторане. Что-о? Конечно, в очень дорогом ресторане, там полный порядок (Гуськин произносил «па-радок», производя как ласкательное от слова «парад»). Там вам, после того как вы курочку поглодаете, обязательно подают теплой воды, и даже с мылом, чтобы вы могли помыть лицо и руки. Но для такого ресторана надо иметь нахальные деньги. А в обыкновенном ресторане так вы себе вытираете руки прямо о скатерть. Это же скука! Нет, я ресторанов не люблю. И чего хорошего, когда вы кушаете суп, а какой-нибудь сморкач сидит рядом и кушает, извините, компот.
С Гуськиным дело наладилось, вернее, разладилось отлично: получив аванс из «Киевской мысли», я заплатила ему неустойку, и он, вполне успокоенный, уехал в Одессу.
— Вы ведь не будете работать с Аверченкиным
импресарио? — ревниво спросил он.
— Даю вам слово, что не буду ни с ним, ни с кем
бы то ни было. Всякие выступления ненавижу. Чита
ла только на благотворительных вечерах, и всегда
с большим отвращением. Можете быть спокойны.
Тем более что Аверченкин импресарио очень мне
несимпатичен.
— Ну, вы же меня мертвецки удивляете! Такой
человек! Вы спросите в Конотопе! В Конотопе его
прямо-таки обожают. Дантист Пескин бил его
костью от ветчины. Через жену. Конечно, в характере у него нет большой живности, и, пожалуй, даже и некрасив… такие смуглые черты лица… Может быть даже, Пескин бил его не через жену, а по коммерческому делу. А может, и совсем не бил, а он только врет — пусть ему собака верит.
Расстались мы с Гуськиным мирно. И он, уже распрощавшись, снова просунул голову в дверь и спросил озабоченно:
Конечно, я мог бы отказаться. Но я почему-то согласился. Вечно я откликаюсь на самые дикие предложения.(с)
Я пью только вечером... Не раньше часу дня...(с)
Попросил как-то Иван Царевич у Василисы Прекрасной 15 рублей на пиво. НЕ ДАЛА!
"Как была жабой, так жабой и осталась!" - с любовью подумал Иван Царевич.
