Меня в школе вспоминали как странную девочку, читающую на переменках фантастику))) - всегда взахлеб ее читала. Чехова люблю.
Пикуля "Три возраста Окини-сан".
Вспомнила Эрве Базена "Супружеская жизнь", Золя "Плодородие".
Да, честно говоря, много чего - места много займет.
Из последнего - много прочла Акунина, Веллера, Улицкую - всё разноплановое, но мне нравится.
Ну, его сейчас мало читают, и часто удивляются когда я говорю что люблю его книги. Большинство людей считает "Войну и мир" эталоном занудства и жалуются что им трудно ее осилить. А я несколько раз ее читал целиком с большим удовольствием )))
Аааа...
Ну в Войне и мире я пропускала батальные сцены, это точно.
А вот "Анна Каренина" и "Крейцерова соната" - по-моему, вещи достойные прочтения без пропусков.
Ну, это как раз неудивительно. Разные вкусы, разные поколения... Я вот американцев и англичан люблю, начала 20-го века - Эрскина Колдуэлла, Кронина... Диккенса не без удовольствия перечитываю. И запоем читаю отечественную фантастику - от Фрая и Лукьяненко до Дяченок, Валентинова и Олдей.
Точно, Джейн Остин - это как лекарство от невзгод, а также чтобы на ночь выкинуть работу из головы.
Я уже давно делю чтение на "отпускное", типа Джейн Остин, романы про "шопоголика" (Софи Кинсела -псевдоним кажется) и прочую расслабуху (Робски и Зюскинд туда же, Гарри Поттер, Влестелин колец и т.п.) и "для себя": Джулан Барнс, Джон Барт, Стивен Фрай (что-то все английское попадается). Из русского - Довлатов, пожалуй, из нового - П. Санаева прочла с удовольствием "Похороните меня за плинтусом" .
А школьную программу мне кажется некорректоно обсуждать. Кто ж скажет, что ему не нравится Л. Толстой. Это ж обосновать надо .
Конечно, Булгаков, да! Однако, боюсь, Гамма-квадре не удастся его приватизирвать.
А я обожаю Коэльо, и говорят он бальзак. его книжки прямо в транс вводят. и четко вижу там и напку и бальзака. Очень вдушу. Хотя многие бальзаки говорили мне, что им Коэльо не нравится, слишком все банально и понятно. Вот я и думала что не нравятся книги тождиков.
Еще обожаю Стругацких, Лукьяненко, Акунина, фантастику, фентези, Дина Кунца, т.к. хеппиэнд, Терри Пратчета, особенно про смерть, бали, вам понравится.
А еще всякую психологию и литературу о любви, энергетике, восточный взгляд и все такое. Из последних книг, что мне понравились - Дипак Чопра "Путь к любви". Попробуйте, кому-то будет в душу )))
А мне очень нравится Лем, Зюскинд хорошо, Мураками: запоем прочитала Охоту на овец, зато продолжение Дэнс, дэнс, дэнс - 600 страниц не происходит абсолютно ни-че-го!!! Дочитала из принципа непонятно какого. Ну и смысл в ней такой же - когда ничего в жизни не происходит, все равно дэнс! А Норвежский лес - какой-то осенний, дождливый роман... Вяло, не по-напски...
Еще нравится Кундера - вот кто крутит отношения со всех сторон!! И так, и сяк, по-любому!!!
Читала Паланика - пару книжек проглотила за раз, потом надоело - уже знаешь, что будет дальше. Зато он пишет про такую грязь жизни, что закрываешь книжку, оглядываешься вокруг и радуешься!!! Но больше его читать ни за что не буду.
Не люблю фэнтэзи.
Отрывок из "Джесси и Моргиана" А. С. Грина.
Очень такое джеко-драйское))) мне очень понравилось))
Наступил вечер, когда Детрей вернулся домой. Джесси встретила его
нарядная, с лукавым видом, и провела по всем комнатам.
- Мы с Гердой обломали все ногти, - сказала она, - так мы чистили и
скребли. Но уж зато пылинки нигде нет. Я - молодец? На самом же деле Джесси
оставила все, как было утром.
- Дорогая Джесси, - ответил Детрей. оглядываясь с тоской, - неужели
необходимо удручать себя? Действительно, все блестит и сияет, но, по моему
мнению, с вещами надо обходиться так: дать им несколько дней свободно
перемещаться и бунтовать, а потом рассчитываться с ними сразу за все.
- Относится ли это к мытью тарелок?
- Конечно. Надо купить сто тарелок
- Таинственное существо, мой друг, откройте мне великую тайну: разве
мужчины не педанты чистоты и хозяйственности?
- Клевета! - мрачно сказал Детрей. - Мы жертвы этой клеветы в течение уже
четырех тысячелетий.
- Хорошо, расскажите же мне о себе!
- Вам будет страшно, но я расскажу. Мы живем двести лет назад. Я и вы. Мы
пристали на парусном корабле к берегу Дремучих лесов.
- И Поющих ручьев?
- Да. Я сложил дом из бревен, сам их нарубив. И я сложил очаг из глыб
песчаника, а также поймал дикую лошадь и выкорчевал участок.
- Я не знала, что вы можете сказать подряд тридцать пять слов.
- Иногда; когда вы держите меня за руку, как сейчас.
- Но в той лавке древностей - я не держала вас за руки? Я не мешала?
- Нет, конечно, нет.
- Что же я делала?
- Я жарил для вас оленей и куропаток.
- Да, но я?!
- Вы сидели в шалаше, пока строился дом. и вам было не ведено выходить во
время дождя.
- А потом что?
- Мы жили вместе. Мы пекли в очаге картофель, а в реке удили рыбу. И я
рассматривал все следы, чтобы вовремя заметить врага.
- А теперь, - сказала Джесси, - я расскажу вам, и вы увидите, что я могу
попадать в тон. Она... гм... то есть та, которая всегда была сухой благодаря
отличному устройству шалаша... Так вот она ела однажды салат из почек кедра,
замешанный на бобровом сале, и у нее заболели зубы.
Детрей хохотал, не замечая, что у Джесси нервно блестят глаза.
- Заболели зубы, - продолжала Джесси, вставая и ходя по комнате с
заложенными за спину руками. - Так, заболели. Ай-ай-ай! Вот ужас! И коренной и
глазной, сразу, - и надо было ей зубного врача. Попробовали компресс из сырого
мяса пятнистой пантеры - не годится. Она скандалит и бегает под дождем. Он,
конечно, читает заметки на коре дерева, сделанные когтями гризли, но не находит
никаких указаний. И вдруг...
- И вдруг?! - спросил встревоженный Детрей.
- Зуб прошел сам. Не обижайтесь на меня, милый, я вас очень люблю.
Гарсиа Маркес оч полюбился, особенно "Палая листва". Альбер Камю, Арцыбашев, всякие исторические, биографические книги люблю. Недавно прочитал Бхагават Гиту - понравилось, интересная книженция. Булгаков, конечно, Пастернак ну и т.д. классика жанра))) еще вспомнил, что нравиться.... а нравиться Чак Поланик с его очень интересными и своеобразными произведениями
"Мастер и Маргарита"=)))))) Перечитывала и пересматривала=))Супер=))))))))
"Степной волк" Г. Гессе - по-моему, Гарри и Гермина - это баль и напка 100%. После прочтения долго ходила под впечатлением. Дала прочитать знакомому тождику, и он сказал, что читать было неинтересно. Аргумент: как будто читал собственные мемуары, все было слишком понятно.
"Портрет Дориана Грэя" О. Уайльда. От юмора лорда Генри я просто была в восторге=) в итоге переписала книгу на афоризмы=)
Рассказы Э. По. Мрачно и очень эффектно=) Оторваться невозможно=))))))))))))))
Жил-был маленький мальчик, принц Гайдар, сын великого царя Аргелана, и этот маленький принц непременно хотел быть большим.
Он жил в большом дворце, в высоких комнатах, но ему казались они низкими. "Почему, - думал он, - комнаты строят только до потолка? Их нужно было бы строить выше потолка. Прямо до неба".
Когда за обедом или ужином подавали большую рыбу, то он думал: "Почему же она большая?! Если бы она не уместилась в эту залу, то она действительно была бы большая... Вот кит! Его скорей можно назвать большой рыбой, хотя кит вовсе не рыба... Он плавает в большом море-океане!"
Когда его возили по морю и говорили ему: "Видишь, какое оно большое, его берегов не видно", - то он думал: "Да. Оно кажется вам большим потому, что его берегов не видно. А если бы они были видны, то и море было бы для вас небольшое".
Когда он бывал на высоких горах, то смотрел на небо и все думал: "Ах! можно бы было их сделать еще выше... выше... выше - до самого неба".
Наконец, хотя не скоро, его желание исполнилось: он сделался большим; он вырос выше всех людей, которых он знал, но и этого ему было мало.
- Что же, - говорили ему, - ты хочешь быть великаном и показывать себя за деньги?
- Да, - говорил он, - я хотел бы быть великаном, но не таким, как вы думаете. Я вижу звезды, и мне хочется дорасти до них, чтобы они были перед моими глазами... и не только эти звезды, но и все другие солнца, чтобы они светили мне в глаза и от этого света я сделался бы таким большим, что меня нельзя было бы смерить никакой мерой. Понимаете ли вы? Я боюсь всяких мер, весов и стадий, и вот почему я желал бы вырасти настолько, чтобы они не могли меня нигде достать и... смерить.
Когда исполнилось ему совершеннолетие, то отец его, царь Аргелан, сказал ему:
- Ну, Гайдар, теперь ты большой, и надо тебе выбрать невесту. Возьми свиту и ступай в царство Коромандельское, к царю Баджрахану. У него дочь, царевна Гудана, - красавица. И пошел Гайдар со свитой в царство Коромандельское.
Увидал Гайдар Гудану и изумился. Такой красавицы он еще никогда не видывал.
И стал Гайдар разбирать и судить: где и в чем у Гуданы красота сидит? Думал, думал, ничего не решил. Пришел он к Гудане, встал перед ней на колени и говорит ей:
- Царевна прекрасная!.. Я без ума от твоего дивного образа, и думаю я: чем этот образ мне нравится? Глаза твои небольшие, но если бы они были больше, если бы они были громадные, то они были бы уродливы и безобразны. И лоб, и нос, и рот твой - все небольшое, но все мне нравится; и больше всего мне нравится взгляд твой открытый, глубокий и ласковый. Царевна Гудана! Красавица из всех красавиц! Если бы ты согласилась выйти за меня замуж, то я был бы без меры счастлив.
- Царевич Гайдар! - отвечает ему Гудана, - без меры может быть только великое. И тебе лишь кажется, что ты можешь быть счастлив без меры. Если же ты действительно хочешь быть счастливым, то узнай, что такое есть "великое", и тогда приходи ко мне и будешь женихом моим. Иди, ходи по свету белому! Ищи великого, ибо к нему постоянно стремилось и стремится сердце твое.
И пошел царевич Гайдар, пошел один, без свиты своей, пошел искать по всему свету "великого".
"Великое, - думал он, - скрыто в истине. Кто познал ее, тот познал великое, и сердце его не мучится, не трепещет, не боится ничего, а радуется".
И пошел он к мудрецам земным. Их же много по белу свету рассеяно, и все они ищут истину. Исходил он много всяких мер земных, исходил много всяких земель. И видел, и говорил со всякими мудрецами, но не могли мудрецы указать ему великое. Говорили они о мириадах миров небесных, о беспредельности всего мироздания, всей вселенной, но в этой беспредельности он видел только предел земной мудрости и не нашел он в ней "великого"...
Один раз идет он по дороге, которая ведет в небольшую деревушку, и видит: стоит на этой дороге седой дервиш, старый-престарый; и смотрит он на толпу детей, которые весело играют на лужайке. Подошел Гайдар к дервишу и стал смотреть на ту же толпу и при этом подумал: "На что же он смотрит? На малых ребят?!" И спросил Гайдар дервиша: на что он смотрит так пристально?
- На великое, - отвечал дервиш. - Великое скрыто в малом. В малом лежит великое сердце, которое может любить и любовью все победить.
Усмехнулся Гайдар и отошел от дервиша.
"Это сумасшедший, - подумал он. - Я слышал от земных мудрецов, что дети любят только себя самих, а как они любят, это нельзя смерить никакой меркой".
И пошел он дальше, в ту самую деревушку, куда вела дорога.
В деревушке, на краю ее, была небольшая хижинка, и около этой хижинки сидела женщина, а около нее была целая дюжина ребят. Старшей девочке было лет 12 - 13. Младшего, годовалого младенца держала женщина на руках.
Мальчик был болен, умирал и, бледный, задыхающийся, лежал на ее руках. Женщина тихо плакала...
Гайдар подошел к ней и спросил:
- Что, он болен?
- Болен, - сказала женщина, - умирает. - И она вытерла глаза свои платком, которым была обвязана голова ее.
- Это сын твой? - спросил Гайдар.
- Сын.
- А это, кругом тебя, твои дети?
- Мои.
И все дети молча, серьезно, потупившись, толпились около нее.
- Чего же ты плачешь? - спросил Гайдар. - Смотри сколько у тебя детей... И тебе жаль одного...
- Если бы их и было не столько, а в десять раз столько, - сказала строго женщина, - если бы их было так много, как песку морского... все равно мне было бы жаль потерять хоть одного из них, ибо я любила бы всех их.
И при этих словах дети прижались к матери, а она еще сильнее заплакала.
И отошел от нее Гайдар, а отходя подумал: "Нельзя смерить эту любовь никакими мерами. Не в ней ли лежит "великое"?
И задумался Гайдар и не заметил, как подошел к большой высокой горе, а у подошвы ее росли большие деревья, и под одним деревом лежал человек, а другой сидел, наклонясь над ним.
Гайдар устал и невольно, не замечая, опустился на землю и сел подле человека.
- Что, он болен? - спросил Гайдар человека.
Но человек ничего не ответил ему. Он растирал грудь у того человека, который лежал и тихо, жалобно стонал.
- Это брат твой? - снова спросил Гайдар.
Человек обернулся к нему. Строго, пристально посмотрел на него и тихо вразумительно проговорил:
- Все мы братья... У всех у нас один отец... - И он снова начал растирать грудь больному человеку. Больной стонал тише и тише. Он засыпал. Растиравший тихо отнял руку от его груди, медленно повернулся к Гайдару и, приставив палец к губам, тихо, чуть слышно прошептал:
- Он уснул! И да будет мир над тобой, брат мой!
Он сидел несколько минут молча, опустив голову. Гайдар смотрел на его худое, потемневшее лицо, с большими задумчивыми глазами, на его изношенную, изорванную одежду, на его бедную, заплатанную чалму и думал: "Он, наверное, беден и несчастен". И он тихо вынул из пояса кошелек и так же тихо положил его на руки своего собеседника. Но он отстранил его руку и сказал:
- Я не нуждаюсь!.. Отдай твое золото тому, кто не вкусил от даров нищеты и бедности... и кто думает купить на него продажные земные блага...
- Ты, верно, из одной деревни с этим больным? - спросил Гайдар.
- Нет, он из Иудеи, а я - самарянин. Меня зовут Рабель бен-Ад, а его - Самуилом из Хазрана.
Потом, помолчав немного, он пристально посмотрел на Гайдара своими черными глубокими глазами, и Гайдару показалось, что в этих глазах блестит тот же огонь, который он видел в глазах детей, игравших на лугу. И тот же самый блеск он видел в глазах женщины-матери, державшей на руках умирающего ребенка - ее сына. Рабель нагнулся к Гайдару и начал говорить ему тихо, поминутно оглядываясь на спящего Самуила.
- Лет пятнадцать тому назад, когда была, как и теперь, вражда между самарянами и иудеями, он пришел как вождь, с целым легионом наемных людей; он сжег нашу деревню, а отца и мать мою увел в плен.
- Что же ты ему сделал за это?! - вскричал в ужасе и негодовании Гайдар.
- Постой, - сказал тихо Рабель, - выслушай и потом суди, если имеешь право судить. Мне тогда было 17 лет... Я был молод. Кровь кипела во мне... Мне хотелось отмстить... Но у меня была сестра Агария, которую я любил больше отца и матери и больше всего на свете. Она была добра и красива. Ей было 12 лет. Когда Самуил напал на нашу деревню, я убежал с ней в горы Гаразимские и там скрывался в пещерах. Когда же через три дня я вернулся в нашу деревню, то не нашел ее. От нее остались одни развалины. Все было разорено и сожжено иудеями. Я взял сестру и снова увел ее в горы. Мы были прежде богаты, и у нас ничего не осталось. Мы питались подаянием от добрых людей. Ходили из селения в селение и собирали милостыню. Отца и мать мою увели и продали моавитам, и они умерли в плену. Так прошло года два или три. Один раз ночью на пещеру, в которой мы скрывались вместе с двумя другими семьями самарян, напали разбойники. Они вырезали почти всех, за исключением меня и Агарии, которую увели в плен и продали, как я потом узнал, Самуилу в невольницы. Тогда я дал клятву Богу всемогущему отмстить, отмстить за отца и за мать, за бедную сестру мою. Я стал издали скрытно следить за Самуилом. Много раз я видел, как он выходил из своего дома, но он выходил всегда окруженный свитой и своими друзьями, приятелями, и мысль, что мне могут помешать, что меня схватят и казнят, эта мысль останавливала меня.
Прошло немного времени. Один раз ночью, когда вся кровь волновалась во мне жаждой мщения и я не знал, где найти место вражде моей, я вышел за город. Ночь была душная, но ясная. Полная луна ярко освещала все предметы. Я, не помня и не замечая как, спустился в один из оврагов. На дне его лежал труп женщины, и при свете луны я узнал, что это был труп моей дорогой сестры, моей Агарии. Большая рана была в груди ее, прямо против сердца. Рана смертельная... Я лишился чувств и когда пришел в себя, то снова повторил страшную клятву об отмщении врагу моему. Я прочитал ее над трупом моей дорогой Агарии. Я омочил руку в крови ее и поднял ее к небу в знак того, что кровью моей дорогой сестры я клянусь исполнить клятву мою.
Рабель замолчал и на одну минуту закрыл лицо руками, как бы подавленный невыносимо жестокими воспоминаниями. Потом резко отнял руки и снова быстро заговорил:
- Ее убил Самуил. Это была последняя капля горечи, влитая в мою истерзанную душу. Я тогда жил одной мыслью отмстить... Мне казалось, что убить его будет мало, мало за все выстраданное моим бедным сердцем. С восходом солнца я просыпался с этой мыслью, она не расставалась со мной целый день. Я придумывал тысячи планов, как бы отплатить ему самым жестоким образом. У него не было ни отца, ни матери. Он был круглый сирота. Он был страшно богат и не любил никого... Я тогда не знал, что истинное сокровище скрыто в любви и что, не имея ее, он был беднее всякого нищего и беднее, о! гораздо беднее меня... Так прошло еще несколько лет. Один раз я потерял его из виду. Он уехал, но куда, я не знал и тогда... (при этом Рабель схватил руку Гайдара и крепко сжал ее) и тогда я узнал такие мучения, каких я не испытал во всю мою жизнь. Я желал смерти, я искал смерти. Несколько раз я порывался убить себя... Но меня останавливала страшная, данная мною клятва. Я думал, что для клятвопреступников нет прощения... Что же, думал я, ожидает меня за гробом? Гнев Господа и новые, более сильные мучения. А между тем мне постоянно мерещились тени отца моего, и матери моей, и моей милой и дорогой Агарии. Я видел их бледными, грустными и кивающими мне головами. Я видел их страшные кровавые раны, видел и днем и ночью, и мучился, и страдал невыносимо...
Тут голос его снова прервался... Он говорил с трудом, задыхался и, наконец, совсем остановился, помолчал несколько минут и затем снова начал тихим шепотом:
- Нет тяжелее страдания для человека, как стремиться отомстить и изнывать в бессилии... - Он помолчал и снова продолжал рассказ: - Все это прошло, давно прошло... все забылось... и за это я буду вечно благодарить Бога, если Он даст мне жизнь вечную. И еще больше, еще сильнее буду благодарить Его за то, что Он всю мою злобу, всю жажду мщения истребил и превратил в доброе великое чувство. Прошло много лет. И он, Самуил, снова возвратился... Я купил хороший нож. Я сам отточил его и не расставался с ним ни днем, ни ночью. Я почти не спал, и есть мне не хотелось. Днем и ночью я бродил около его дома. Но он был заперт, и Самуил никуда не выходил. На четвертый или на пятый день, не помню, я вышел на улицу поздно вечером, смотрю, впереди меня идет он. Я сразу узнал его по его широкому плащу, его абу - белому с красными полосами. Такие плащи продаются только в Дамаске. Он тихо шел и хромал, опираясь на высокий посох. Я ускорил шаг и опередил его. Луна светила прямо на его лицо, и я узнал его. Кровь бросилась мне в голову. Еще одно мгновенье, и я кинулся бы на него, но я переждал это мгновенье. Одно соображение быстро мелькнуло в моей голове. Он идет за город, в пустынное место. Он будет, может быть, около того оврага, в который он уложил труп моей бедной Агарии. Я пропустил его и тихо пошел за ним. Кровь моя клокотала. Адская злоба и радость кипели в моем сердце. Он шел тихо, почти поминутно останавливаясь и издавая тихие, жалобные стоны. Он, очевидно, был болен, страдал. Наконец мы вышли за город. Он прямо подошел к тому оврагу, в котором я нашел труп Агарии. Он опустился на краю его и со стоном припал лицом к земле. Он был теперь в моей власти. Я вынул мой нож. Я мог убить его безнаказанно и столкнуть в овраг. Где-то в глубине моей души раздалось: ты убьешь беззащитного. Но разве отец, мать моя и моя бедная, дорогая Агария не были также беззащитными? Я, как безумец, в ярости взмахнул ножом над его спиной... Но в то же самое мгновенье кто-то остановил мою руку. Я обернулся. Позади меня никого не было. а в ушах моих громко и ясно раздались слова: "Мне отмщение и Аз воздам".
В глазах у меня потемнело. Точно какой-то белый туман заволок их. И когда этот туман рассеялся, то я увидел, что стою далеко от оврага и весь дрожу. И вдруг я вижу, что Самуил, тихо стеная, поднялся и, шатаясь, подошел или скорее подбежал ко мне. Он раскрыл передо мной грудь свою, и на этой груди была громадная кровавая язва.
- Кто бы ты ни был, - вскричал он, - сжалься надо мной - убей меня! - И он повалился мне в ноги. - Убей меня, потому что жизнь моя - одно непрестанное мученье. Я сам бы убил себя, но мне страшны мученья за гробом, вечные мученья самоубийцы. Я совершил ужасный грех. Я сжег и разорил целое селение самаритян, Я продал в плен отца и мать одного из них по имени Рабель бен-Ад; я увел у него его сестру Агарию, обесчестил и ее. Я совершил много злодеяний. Если бы я знал, где живет Рабель, я пришел бы к нему, и он, наверно, убил бы меня.
В эту минуту мне ужасно хотелось сказать ему: Рабель перед тобою, но я удержался. "Нет! - сказал я сам себе, - я откроюсь ему тогда, когда жизнь ему будет дорога, а не будет мучением". И с этой минуты мы стали неразлучны. Теперь прошло уже три года. Три года я, Рабель, постоянный свидетель невыносимых страданий, соединенных с ужасными мучениями совести. Один раз Самуил не спал целых три ночи сряду. Постоянная мучительная боль во всех костях не давала ему покоя ни минуты, и я тогда подумал: "Можно ли страдать еще больше, и недостаточно ли я отмщен? Отец, мать и сестра моя перестали страдать, а он, этот несчастный злодей, мучится и днем и ночью, мучится не переставая". И вспомнил я, что сказал Тот, кто остановил мою отмщающую руку: "Мне отмщение и Аз воздам".
И понял я, что никакие нож, и меч, и огонь не накажут и не отмстят так, как отмстил за меня Тот, кто управляет звездами и движет морями. В эти три года ненависть моя мало-помалу исчезла. Сначала, когда я слушал стоны Самуила, каждый стон и каждое его слово волновали мое сердце и оно просило его крови. Но когда он лежал беспомощно на моей груди, измученный и разбитый болью, когда он засыпал на этой груди, обессиленный страданьем, то чувство ненависти во мне смягчалось, стихало - и я чувствовал только одно сострадание. Я жаждал так же, как и он, прекращения этих страданий... Но иногда мне приходила в голову злобная мысль: открыться ему, сказать ему: "Я Рабель бен-Ад; я тот, у которого ты убил отца, мать и сестру. Ты уничтожил мой дом, разорил его, ты лишил меня всего, всего, что дорого человеку, и вот видишь, я ухаживаю за тобой, как за моим добрым другом. Я отмстил. Я заплатил тебе добром за зло..." Но такое признание могло увеличить его страдания, к мучениям совести прибавилось бы еще одно ужаснейшее мученье, а между тем и тех, от которых он страдал, было довольно, слишком довольно. Зачем же я буду еще его мучить?.. Вот уже более двух лет он не может жить без меня. Ему становится легче, когда я кладу руку на грудь его и растираю ее. Я давно уж бросил в реку тот нож, которым я хотел убить его. Я давно уже не могу покинуть его... и... мне страшно и стыдно признаться даже самому себе... - и он закрыл лицо руками и прошептал тихо, так тихо, что Гайдар едва расслышал его слова: - Я... я... люблю его...
И из-под пальцев, прижатых к глазам, покатились слезы.
Гайдар смотрел на его тяжело подымавшуюся грудь, и ему ясно казалось, что в этой груди бьется "великое", человечное сердце.
Он тихо, задумчиво встал с земли и пошел прямо, прямо к той высокой горе, которая поднималась перед ним. Подъем был крутой, но ему казалось, что там, на этой высокой горе, он найдет "великое".
"Люди, - думал он, - всходили на эту гору, чтобы молиться, и, может быть, в этой молитве они находили великое!"
И он шел, поднимался, не замечая усталости. Его сердце как будто само поднималось, и ему становилось легко, свободно.
Он вспомнил Гудану, но это воспоминание как-то промелькнуло бесследно в его сердце, как далекая зарница среди жаркого лета. Он вспомнил детей, которых он видал там, на лугу, и это воспоминание осветило его, и сердце его забилось и как бы расширилось. Он вспомнил о матери, плачущей над ребенком, и его сердце наполнилось состраданием ко всем ее детям, и ко всем детям земли, и ко всем земным страданиям. Наконец, он вспомнил о Рабеле и Самуиле, и его сердце затрепетало свободно и радостно. Оно расширилось. Оно захватило все земное, все сотворенное "Великим" и Его - "Великого".
Но сердце человека не может обхватить и заключить в себе этого "Великого". Сердце Гайдара разорвалось.
Он упал.
Он был на вершине горы. Горный воздух был кругом него. Был простор, была свобода, и ясное, заходящее солнце освещало своими прощальными лучами лицо его, на котором была тихая, бесстрастная улыбка.
Какие хорошие сказки сочинялись в конце 19 века))
автор явно был нашим дуалом)))
Руф и Руфина
Н. П. Вагнер
I
В старые, древние годы, на родном месте, стоял дремучий лес - сосны да сосны, ели да ели - высокие, седые спали в дрёме дремучей и весь лес словно мохом серым оброс.
Давным-давно, когда был он молод, когда свежая, юная жизнь играла в каждом зеленом деревце - и солнце глядело в самую глубь его, на все молодые стволы берез, сосен и елей, когда оно ласкало и согревало траву и цветы, что росли вокруг этих стволов, - тогда все в лесу было полно жизни и свету.
Птички порхали по молодым деревцам и кусточкам; бабочки кружились над цветами, мышки бегали и резвились на лужайках. Они приходили пить воду из маленького озерка, и водяные брызги текли по их усам и бархатным мордочкам, играли на солнце мелкими бриллиантиками.
Тогда в лесу было весело, отрадно. Над озерком на маленькой полянке росло большое дерево, и под это дерево приходили играть двое детей, мальчик и девочка. Мальчика звали Руфом, девочку - Руфиной.
Они были чужие друг другу, сироты, но сердца их сжились и сроднились.
- Ты мой брат, мой милый Руф, - говорила девочка, - а я твоя Руфина.
Но Руф ничего не отвечал на этот теплый привет своей названой сестры. Он только брал ее крохотную, пухлую ручку и крепко сжимал в своих крепких, сильных ручонках.
- Руф! скажи мне, милый, отчего солнце светит и греет, отчего цветы цветут, зеленеет травка и поют и порхают птички и бабочки.
Но Руф не вдруг отвечал Руфине. Он посмотрел на солнце, на цветы и зеленые луга, на порхающих птичек и бабочек и тихо сказал:
- Оттого, что солнце горит и не сгорает. Это вечная лампада. Оно светит, и греет и землю, и вместе с ней все, что вертится вокруг него. Если бы солнце не грело и не светило, то не было бы и лесу, и бабочек, и птичек, и мышек.
Руфина крепко задумалась и потом встряхнула всеми своими русыми кудрями и, взглянув на Руфа своими любящими, ясными, светло-голубыми глазками, сказала:
- Нет, мой милый Руф! Мне кажется, это не так. Солнце греет землю, потому что оно любит ее. Оно любит ее и убирает и зеленой травой, и лесом, и цветами. Оно зовет из земли и травку, и деревья, и кусты, и они идут к нему на его ласковый зов, любуются друг на друга и любуются на солнце, и солнце на них любуется. Бабочки льнут к цветам, ласкают цветы, а птички так любят лес, кусты и деревья. Слышишь! Слышишь! Как они весело чирикают?! Это они поют песню любимому солнцу, свету и воздуху.
Руф посмотрел на нее и улыбнулся.
- Крот не любит света! - сказал он. - И сова, и филин, и волк, и лиса, и рысь, и всякий хищник крадется ночью, - потому что ночью им лучше, удобнее ловить добычу. Они все не любят света.
- Да, они никого и ничего не любят, и их никто не любит, потому что они злые, - перебила его Руфина.
- Если бы не было злых и все были бы добрые, - сказал Руф, - то мы не знали бы, что они добрые.
- Ах! это не нужно знать... Мой милый Руф! Это надо чувствовать - и сердце сейчас чувствует, слышит, кто добрый и кто злой.
Руф опять усмехнулся.
- Если были бы одни добрые и солнце бы любило их, - то, наконец, их бы столько народилось, что всем бы на земле стало тесно, и корма бы им недостало, и они поневоле стали бы есть друг друга.
Но Руфина в ужасе зажала себе уши и вся вздрогнула. Руф искоса взглянул на нее, улыбнулся и сказал:
- На свете всюду борьба добра со злом. И если б не было этой борьбы, то все люди, птицы и звери и рыбы давно бы спали сном праведным и не дошли бы до того, до чего дошли теперь... Борьба не дает им спать покойно. Она постоянно их будит и заставляет быть добрыми и деятельными.
Руфина всплеснула своими маленькими ручками.
- Да разве борьба заставляет быть деятельными? Борьба есть зло, так же как и лень... и блажен тот, кому даны силы победить в себе косную неподвижность. Руф, мой милый, дорогой Руф! Я верю, что есть где-нибудь там... там далеко, куда не доходит свет солнца, там есть блаженная страна, где нет борьбы и где все добро и любовь.
- Да!.. Как бы не так! Ты вот всему веришь, а ничего не знаешь и никогда не будешь знать!
- О! Мой родной Руф! Если бы и в тебе было больше веры и меньше знания, то как бы легко тебе жилось на свете!
- Мне и теперь жить нетрудно. А будет больше знания у меня и у людей, то будет еще легче жить. Гораздо, гораздо легче...
Но Руфина вздрогнула и вскрикнула, показывая на траву:
- Руф! Руф! Смотри... змея!.. Но Руф схватил эту змею за хвост, и она, шипя и извиваясь, обернулась двумя кольцами вокруг его руки.
- Руф! - вскричала Руфина. - Что ты делаешь!
И она бледная схватила его за руку и старалась оторвать змею от его руки.
Но он легким движением отстранил ее.
- Это не змея, а уж! Пойми и знай, что это безвредный, невинный уж... Ты даже этого не знаешь и не можешь отличить змею от ужа.
- Смотри, она выставляет жало!.. Она ужалит тебя!..
- И это вздор! Это не жало, а язык у него, и никакая змея не жалится, а кусается ядовитыми зубами... И этого ты не знаешь!
И он бросил ужа на землю. И уж быстро пополз к озерку и ушел в воду.
Руф и Руфина смотрели, как он полз и как скрылся в воде.
II
С тех пор прошло много лет. Руф вырос и стал крепким и сильным молодым человеком. Но всего сильнее и крепче была его голова. В ней был целый громадный склад знаний. Он знал, что было в далеких, беспредельных пространствах эфира. Он знал, что было в глубоких тайниках земли и на дне океанов. Он говорил, что нет тайн и нет пределов для его знаний. Он ходил гордо, подняв голову, с высоким огромным лбом. Его темные волосы вились вокруг этого лба, точно темная волнистая корона. Он смотрел своим острым всепроницающим взглядом в высокое небо, и этот взгляд видел тайны далеких миров, которые горели светлыми лампадами на темном ночном небе.
И этого мало. Он не только знал; он был силен этим знанием. Ему повиновались и воздух и море.
И Руфина никогда не разлучалась с ним, с ее милым Руфом. Она удивлялась его знаниям и силе. Но прежде и больше всего она любила его - и одного добивалась она, об одном молилась, чтобы ее Руф узнал великую силу любви и веры.
Но эту-то силу он не признавал. В нее он не верил.
Раз в темную осеннюю ночь Руф пошел в лес и Руфина пошла за ним.
Он говорил Руфине:
- Люди признают добро и зло, темные и светлые силы - но это заблуждение. Темные силы переходят в светлые, и нельзя отличить, где кончаются темные силы и где начинаются светлые. Где кончается зло и начинается добро. Всякий человек, имеющий знание, может победить все силы и встать выше их... Главная сила, сила всех сил, - это ум человека, и ты сейчас увидишь его силу.
Руфина вся похолодела и задрожала при этих словах.
А он протянул свою руку вперед. Все волосы на его голове разметались во все стороны.
Хрипло и глухо начал он произносить непонятные слова... И по мере того, как он выговаривал их, весь лес, весь воздух начал наполняться шумом. Точно сильный ветер налетал на землю и тихо качались и скрипели столетние деревья, а по земле шел топот множества копыт! Точно громадный табун скакал по ней. И весь лес, все деревья поклонились Руфу. Все они со страшным шумом нагнулись и прилегли к земле, а вся земля гудела громом подземным и тряслась от страха.
С ужасом оглянулась Руфина кругом, и всюду, со всех сторон света, склонялись деревья, кусты и травы, холмы и горы. Все лежало ниц... Один Руф стоял гордо и прямо и творил заклинанья. А Руфина, бледная от ужаса, склонилась к его ногам.
И вдруг он взмахнул руками и начал тихо приподниматься от земли к небу.
Руфина слабо вскрикнула и вся задрожала.
Она думала, что ее Руф, ее сильный Руф, покинет ее на земле, что он поднимется в небо и улетит от нее.
Но почти в то же мгновение страшный удар грома загремел в ясном небе, загремел в вышине, там, где сияли мириады звезд, и вслед за ним вдруг поднялись, вскочили все деревья, кусты и травы, холмы и горы; а Руф, ее сильный Руф, закричал страшным могучим голосом. Его руки, приподнятые гордо к небу, все застыли в их движении и превратились в громадные ветви. С боков тела во все стороны протянулись длинные сучья, а ноги ушли глубоко в землю толстыми корнями.
Не стало Руфа!.. На место его стояла громадная чудовищная ель, гордо поднимая к небу свою многоветвистую вершину!
Дико, безумно вскрикнула Руфина и без чувств упала на толстые корни ели.
III
Когда она очнулась, было уже утро - тихое, ясное утро. Лес был полон птичьих голосов. Мирно, угрюмо стояли сосны и ели, и выше их всех высилась чудовищная ель.
Руфина обхватила ее крепко руками. Горькие слезы лились из ее глаз. Они шли прямо из любящего сердца и поливали землю, в которую вросли могучие корни ели.
И целый день и целую ночь Руфина не отходила от ели. Она сидела, закрыв глаза, прислонясь головой к ее толстому, огромному стволу, и слезы бежали, струились из ее глаз.
По временам она со стоном отнимала голову, крепко обеими руками обнимала ель и начинала горячо целовать ее. Она думала, что этими поцелуями передаст живую человеческую душу ее милому Руфу.
"О! - думала она- если б я была птицей, я взлетела бы на самую вершину моего милого Руфа, я прошептала бы другу слово любви и утешения..."
И она молилась, жарко молилась светлым силам.
И светлые силы исполнили ее желание.
Рано утром на восходе солнца у ней выросли крылья. Она превратилась в кроткую, хорошенькую горлинку.
Радостно вскрикнула она, взлетела на вершину ели и хотела высказать Руфу свое теплое, сердечное слово... но вместо слов из ее сердца полились только жалобные, сердечные песни... и она грустно, невыносимо грустно ворковала над своим милым, дорогим Руфом.
И шли дни за днями.
В ясную, тихую погоду все ветви и сучья громадной ели тихо опускались вниз; но в дни бурливые и ненастные они злобно поднимались кверху и как будто грозили небу. И бедная Руфина при этом вся трепетала и ворковала так громко и жалобно, что у всех птиц сжималось сердце от жалости к несчастной горлинке Руфине.
Один раз после томительно-жаркого дня надвинулась страшная туча и заволокла почти все небо. Все потемнело на земле. Вся травка в ужасе припала к ней, деревья грустно качали вершинами и кланялись небу. Одна громадная ель не склонилась перед ним. Она гордо и злобно подняла к нему свои ветви и стояла неподвижно, гордая своей силой...
Страшный, оглушительный удар, от которого задрожали все деревья, потряс горы и скалы и воздух, и вершина Руфа, разбитая, расщепленная, полетела на землю.
Руфина оцепенела от ужаса. Долго лежала она, припав к земле, наконец встрепенулась, жалобно вскрикнула, вспорхнула и села на раздробленную, поверженную на землю вершину ели.
Это все, что осталось ей от милого, дорогого Руфа...
С тех пор прошло много, много лет. Старый, хмурый, седой лес обступил, оброс со всех сторон разбитую ель, ее вершина давно умерла, посохла; но, как и прежде, на этой вершине сидит неизменный друг, любящая горлинка Руфина и грустно воркует и поет тихие, сердечные песни - ее милому погибшему другу.
"Парфюмер" П. Зюскинда - читаю и получаю эстетическое удовольствие, он тааак описывает, что просто чувствуешь кожей... И фильм красивый, очень.
"Мы" Е. Замятин - антиутопия - один из моих любимых жанров. И все плохо в обществе до предела, и надежда на хорошее и вера в человека, и увлекает, как организована жизнь, хотя бы внешнее совершенство системы...
"Дюна" Ф. Герберт - отличная фантастика, да еще и тема сверхчеловека, мессии, что-то великое, глобальное... всегда нравилось.
"Волшебник Земноморья" Урсула ле Гуин - о встрече человека со своей тенью, о бегстве от себя и об обретении себя.
Цикл "Тёмная башня" Стивен Кинг - на такую тему Кинг замахнулся... безумно интересно. Жаль, не вытянул дальше первых трех-четырех книг.
Мария Семенова, книги про Волкодава, особенно "Камень-истовик" - очень подробно и хорошо все описывает, интересно было читать про рудники, про разные мелочи, обычаи, да и вобще. Джек Лондон (без комментариев))), О. Генри, М. Булгаков (куда ж без него), Г. Ф. Лавкрафт (фантазия у него была что надо, хоть и мрачноватая), Макс Фрай (любимое - "жалобная книга" и "мой рагнарёк"), "Триумфальная арка" Э. М. Ремарка.... И так далее))
Вобщем, фантастика всех мастей преобладает) А, еще сказки люблю, типа Гарри Поттера (это я могу читать с любой книги и любого места)), книг Д. Емца на ту же тему. А еще есть замечательные сказки Сергея Козлова про Ёжика, того самого, который в тумане ^___^
Категорически не нравится всякий трэш - Паланик, Сорокин, Масодов... Физическое отвращение, а с последнего морально плохо. Бессмысленная некрофилическая литература (мое субъективное восприятие).
Р. Бах "Иллюзии" и остальные, практически все его произведения
Сэлинджер "Над пропастью во ржи", повести и рассказы
В. Соловьев "Евангелие от Владимира"
Виктор Пелевин много чего
Вообще художественную литературу читаю крайне редко и мало.
Из научной и оклонаучной:
Куча книг по психологии и кое-что удобоваримое по соционике
Множество всякого по маркетингу, коммерции и экономике
Читаю, главным образом, то, что связано с сиюминутными интересами, с работой.
Дочитал повесть Валентина Иванова “В карстовых пещерах”. Читал в электронном виде, а оригинал вышел в каком-то сборнике в 1951 году.
Содержание. На Урале ведётся строительство крупного промышленного объекта, которому мешают открывающиеся провалы в грунте, ведущие неизвестно куда. Чтобы выяснить это, из Москвы вызываются трое геологов. Из них двое настоящих, а один - “бумажная душа”, любитель заседаний и отчётов. Они залезают в пещеру и отправляются в путь на десятки километров. Их ведёт смутная легенда, что этим же путём сто семьдесят лет назад прошли несколько участников пугачёвского восстания, преследуемых царскими войсками.
В пещерах геологи видят массу всего интересного и полезного: подземные реки, обитаемое подземное озеро, место, где очень трудно дышать, но зато содержащее в себе алмазы. Помимо этого, время от времени они натыкаются на следы действительно проходивших здесь некогда пугачёвцев и даже находят тело одного из них. В тяжёлых подземных условиях “бумажная душа” перековывается в правильного человека.
В конце концов геологи выходят на поверхность за много километров от точки спуска, но зато с составленной схемой пустот, сведениями о ценных ископаемых и идеей о питании водой комбината от найденных подземных источников.
Мне повесть понравилось. Хотя написанные позднее исторические произведения Валентина Иванова - “Повесть древних лет”, “Русь изначальная”, “Русь великая” - нравятся больше. Эти его книги вообще произвели на меня в своё время большое впечатление, в мыслях автора чувствовалось что-то очень знакомое. Есть у меня предположение, что был он Драйзером.
Спектр довольно таки обширный и разноплановый 
.
. 
