Отрывок из "Джесси и Моргиана" А. С. Грина.
Очень такое джеко-драйское))) мне очень понравилось))
Наступил вечер, когда Детрей вернулся домой. Джесси встретила его
нарядная, с лукавым видом, и провела по всем комнатам.
- Мы с Гердой обломали все ногти, - сказала она, - так мы чистили и
скребли. Но уж зато пылинки нигде нет. Я - молодец? На самом же деле Джесси
оставила все, как было утром.
- Дорогая Джесси, - ответил Детрей. оглядываясь с тоской, - неужели
необходимо удручать себя? Действительно, все блестит и сияет, но, по моему
мнению, с вещами надо обходиться так: дать им несколько дней свободно
перемещаться и бунтовать, а потом рассчитываться с ними сразу за все.
- Относится ли это к мытью тарелок?
- Конечно. Надо купить сто тарелок
- Таинственное существо, мой друг, откройте мне великую тайну: разве
мужчины не педанты чистоты и хозяйственности?
- Клевета! - мрачно сказал Детрей. - Мы жертвы этой клеветы в течение уже
четырех тысячелетий.
- Хорошо, расскажите же мне о себе!
- Вам будет страшно, но я расскажу. Мы живем двести лет назад. Я и вы. Мы
пристали на парусном корабле к берегу Дремучих лесов.
- И Поющих ручьев?
- Да. Я сложил дом из бревен, сам их нарубив. И я сложил очаг из глыб
песчаника, а также поймал дикую лошадь и выкорчевал участок.
- Я не знала, что вы можете сказать подряд тридцать пять слов.
- Иногда; когда вы держите меня за руку, как сейчас.
- Но в той лавке древностей - я не держала вас за руки? Я не мешала?
- Нет, конечно, нет.
- Что же я делала?
- Я жарил для вас оленей и куропаток.
- Да, но я?!
- Вы сидели в шалаше, пока строился дом. и вам было не ведено выходить во
время дождя.
- А потом что?
- Мы жили вместе. Мы пекли в очаге картофель, а в реке удили рыбу. И я
рассматривал все следы, чтобы вовремя заметить врага.
- А теперь, - сказала Джесси, - я расскажу вам, и вы увидите, что я могу
попадать в тон. Она... гм... то есть та, которая всегда была сухой благодаря
отличному устройству шалаша... Так вот она ела однажды салат из почек кедра,
замешанный на бобровом сале, и у нее заболели зубы.
Детрей хохотал, не замечая, что у Джесси нервно блестят глаза.
- Заболели зубы, - продолжала Джесси, вставая и ходя по комнате с
заложенными за спину руками. - Так, заболели. Ай-ай-ай! Вот ужас! И коренной и
глазной, сразу, - и надо было ей зубного врача. Попробовали компресс из сырого
мяса пятнистой пантеры - не годится. Она скандалит и бегает под дождем. Он,
конечно, читает заметки на коре дерева, сделанные когтями гризли, но не находит
никаких указаний. И вдруг...
- И вдруг?! - спросил встревоженный Детрей.
- Зуб прошел сам. Не обижайтесь на меня, милый, я вас очень люблю.
Гарсиа Маркес оч полюбился, особенно "Палая листва". Альбер Камю, Арцыбашев, всякие исторические, биографические книги люблю. Недавно прочитал Бхагават Гиту - понравилось, интересная книженция. Булгаков, конечно, Пастернак ну и т.д. классика жанра))) еще вспомнил, что нравиться.... а нравиться Чак Поланик с его очень интересными и своеобразными произведениями
"Мастер и Маргарита"=)))))) Перечитывала и пересматривала=))Супер=))))))))
"Степной волк" Г. Гессе - по-моему, Гарри и Гермина - это баль и напка 100%. После прочтения долго ходила под впечатлением. Дала прочитать знакомому тождику, и он сказал, что читать было неинтересно. Аргумент: как будто читал собственные мемуары, все было слишком понятно.
"Портрет Дориана Грэя" О. Уайльда. От юмора лорда Генри я просто была в восторге=) в итоге переписала книгу на афоризмы=)
Рассказы Э. По. Мрачно и очень эффектно=) Оторваться невозможно=))))))))))))))
Жил-был маленький мальчик, принц Гайдар, сын великого царя Аргелана, и этот маленький принц непременно хотел быть большим.
Он жил в большом дворце, в высоких комнатах, но ему казались они низкими. "Почему, - думал он, - комнаты строят только до потолка? Их нужно было бы строить выше потолка. Прямо до неба".
Когда за обедом или ужином подавали большую рыбу, то он думал: "Почему же она большая?! Если бы она не уместилась в эту залу, то она действительно была бы большая... Вот кит! Его скорей можно назвать большой рыбой, хотя кит вовсе не рыба... Он плавает в большом море-океане!"
Когда его возили по морю и говорили ему: "Видишь, какое оно большое, его берегов не видно", - то он думал: "Да. Оно кажется вам большим потому, что его берегов не видно. А если бы они были видны, то и море было бы для вас небольшое".
Когда он бывал на высоких горах, то смотрел на небо и все думал: "Ах! можно бы было их сделать еще выше... выше... выше - до самого неба".
Наконец, хотя не скоро, его желание исполнилось: он сделался большим; он вырос выше всех людей, которых он знал, но и этого ему было мало.
- Что же, - говорили ему, - ты хочешь быть великаном и показывать себя за деньги?
- Да, - говорил он, - я хотел бы быть великаном, но не таким, как вы думаете. Я вижу звезды, и мне хочется дорасти до них, чтобы они были перед моими глазами... и не только эти звезды, но и все другие солнца, чтобы они светили мне в глаза и от этого света я сделался бы таким большим, что меня нельзя было бы смерить никакой мерой. Понимаете ли вы? Я боюсь всяких мер, весов и стадий, и вот почему я желал бы вырасти настолько, чтобы они не могли меня нигде достать и... смерить.
Когда исполнилось ему совершеннолетие, то отец его, царь Аргелан, сказал ему:
- Ну, Гайдар, теперь ты большой, и надо тебе выбрать невесту. Возьми свиту и ступай в царство Коромандельское, к царю Баджрахану. У него дочь, царевна Гудана, - красавица. И пошел Гайдар со свитой в царство Коромандельское.
Увидал Гайдар Гудану и изумился. Такой красавицы он еще никогда не видывал.
И стал Гайдар разбирать и судить: где и в чем у Гуданы красота сидит? Думал, думал, ничего не решил. Пришел он к Гудане, встал перед ней на колени и говорит ей:
- Царевна прекрасная!.. Я без ума от твоего дивного образа, и думаю я: чем этот образ мне нравится? Глаза твои небольшие, но если бы они были больше, если бы они были громадные, то они были бы уродливы и безобразны. И лоб, и нос, и рот твой - все небольшое, но все мне нравится; и больше всего мне нравится взгляд твой открытый, глубокий и ласковый. Царевна Гудана! Красавица из всех красавиц! Если бы ты согласилась выйти за меня замуж, то я был бы без меры счастлив.
- Царевич Гайдар! - отвечает ему Гудана, - без меры может быть только великое. И тебе лишь кажется, что ты можешь быть счастлив без меры. Если же ты действительно хочешь быть счастливым, то узнай, что такое есть "великое", и тогда приходи ко мне и будешь женихом моим. Иди, ходи по свету белому! Ищи великого, ибо к нему постоянно стремилось и стремится сердце твое.
И пошел царевич Гайдар, пошел один, без свиты своей, пошел искать по всему свету "великого".
"Великое, - думал он, - скрыто в истине. Кто познал ее, тот познал великое, и сердце его не мучится, не трепещет, не боится ничего, а радуется".
И пошел он к мудрецам земным. Их же много по белу свету рассеяно, и все они ищут истину. Исходил он много всяких мер земных, исходил много всяких земель. И видел, и говорил со всякими мудрецами, но не могли мудрецы указать ему великое. Говорили они о мириадах миров небесных, о беспредельности всего мироздания, всей вселенной, но в этой беспредельности он видел только предел земной мудрости и не нашел он в ней "великого"...
Один раз идет он по дороге, которая ведет в небольшую деревушку, и видит: стоит на этой дороге седой дервиш, старый-престарый; и смотрит он на толпу детей, которые весело играют на лужайке. Подошел Гайдар к дервишу и стал смотреть на ту же толпу и при этом подумал: "На что же он смотрит? На малых ребят?!" И спросил Гайдар дервиша: на что он смотрит так пристально?
- На великое, - отвечал дервиш. - Великое скрыто в малом. В малом лежит великое сердце, которое может любить и любовью все победить.
Усмехнулся Гайдар и отошел от дервиша.
"Это сумасшедший, - подумал он. - Я слышал от земных мудрецов, что дети любят только себя самих, а как они любят, это нельзя смерить никакой меркой".
И пошел он дальше, в ту самую деревушку, куда вела дорога.
В деревушке, на краю ее, была небольшая хижинка, и около этой хижинки сидела женщина, а около нее была целая дюжина ребят. Старшей девочке было лет 12 - 13. Младшего, годовалого младенца держала женщина на руках.
Мальчик был болен, умирал и, бледный, задыхающийся, лежал на ее руках. Женщина тихо плакала...
Гайдар подошел к ней и спросил:
- Что, он болен?
- Болен, - сказала женщина, - умирает. - И она вытерла глаза свои платком, которым была обвязана голова ее.
- Это сын твой? - спросил Гайдар.
- Сын.
- А это, кругом тебя, твои дети?
- Мои.
И все дети молча, серьезно, потупившись, толпились около нее.
- Чего же ты плачешь? - спросил Гайдар. - Смотри сколько у тебя детей... И тебе жаль одного...
- Если бы их и было не столько, а в десять раз столько, - сказала строго женщина, - если бы их было так много, как песку морского... все равно мне было бы жаль потерять хоть одного из них, ибо я любила бы всех их.
И при этих словах дети прижались к матери, а она еще сильнее заплакала.
И отошел от нее Гайдар, а отходя подумал: "Нельзя смерить эту любовь никакими мерами. Не в ней ли лежит "великое"?
И задумался Гайдар и не заметил, как подошел к большой высокой горе, а у подошвы ее росли большие деревья, и под одним деревом лежал человек, а другой сидел, наклонясь над ним.
Гайдар устал и невольно, не замечая, опустился на землю и сел подле человека.
- Что, он болен? - спросил Гайдар человека.
Но человек ничего не ответил ему. Он растирал грудь у того человека, который лежал и тихо, жалобно стонал.
- Это брат твой? - снова спросил Гайдар.
Человек обернулся к нему. Строго, пристально посмотрел на него и тихо вразумительно проговорил:
- Все мы братья... У всех у нас один отец... - И он снова начал растирать грудь больному человеку. Больной стонал тише и тише. Он засыпал. Растиравший тихо отнял руку от его груди, медленно повернулся к Гайдару и, приставив палец к губам, тихо, чуть слышно прошептал:
- Он уснул! И да будет мир над тобой, брат мой!
Он сидел несколько минут молча, опустив голову. Гайдар смотрел на его худое, потемневшее лицо, с большими задумчивыми глазами, на его изношенную, изорванную одежду, на его бедную, заплатанную чалму и думал: "Он, наверное, беден и несчастен". И он тихо вынул из пояса кошелек и так же тихо положил его на руки своего собеседника. Но он отстранил его руку и сказал:
- Я не нуждаюсь!.. Отдай твое золото тому, кто не вкусил от даров нищеты и бедности... и кто думает купить на него продажные земные блага...
- Ты, верно, из одной деревни с этим больным? - спросил Гайдар.
- Нет, он из Иудеи, а я - самарянин. Меня зовут Рабель бен-Ад, а его - Самуилом из Хазрана.
Потом, помолчав немного, он пристально посмотрел на Гайдара своими черными глубокими глазами, и Гайдару показалось, что в этих глазах блестит тот же огонь, который он видел в глазах детей, игравших на лугу. И тот же самый блеск он видел в глазах женщины-матери, державшей на руках умирающего ребенка - ее сына. Рабель нагнулся к Гайдару и начал говорить ему тихо, поминутно оглядываясь на спящего Самуила.
- Лет пятнадцать тому назад, когда была, как и теперь, вражда между самарянами и иудеями, он пришел как вождь, с целым легионом наемных людей; он сжег нашу деревню, а отца и мать мою увел в плен.
- Что же ты ему сделал за это?! - вскричал в ужасе и негодовании Гайдар.
- Постой, - сказал тихо Рабель, - выслушай и потом суди, если имеешь право судить. Мне тогда было 17 лет... Я был молод. Кровь кипела во мне... Мне хотелось отмстить... Но у меня была сестра Агария, которую я любил больше отца и матери и больше всего на свете. Она была добра и красива. Ей было 12 лет. Когда Самуил напал на нашу деревню, я убежал с ней в горы Гаразимские и там скрывался в пещерах. Когда же через три дня я вернулся в нашу деревню, то не нашел ее. От нее остались одни развалины. Все было разорено и сожжено иудеями. Я взял сестру и снова увел ее в горы. Мы были прежде богаты, и у нас ничего не осталось. Мы питались подаянием от добрых людей. Ходили из селения в селение и собирали милостыню. Отца и мать мою увели и продали моавитам, и они умерли в плену. Так прошло года два или три. Один раз ночью на пещеру, в которой мы скрывались вместе с двумя другими семьями самарян, напали разбойники. Они вырезали почти всех, за исключением меня и Агарии, которую увели в плен и продали, как я потом узнал, Самуилу в невольницы. Тогда я дал клятву Богу всемогущему отмстить, отмстить за отца и за мать, за бедную сестру мою. Я стал издали скрытно следить за Самуилом. Много раз я видел, как он выходил из своего дома, но он выходил всегда окруженный свитой и своими друзьями, приятелями, и мысль, что мне могут помешать, что меня схватят и казнят, эта мысль останавливала меня.
Прошло немного времени. Один раз ночью, когда вся кровь волновалась во мне жаждой мщения и я не знал, где найти место вражде моей, я вышел за город. Ночь была душная, но ясная. Полная луна ярко освещала все предметы. Я, не помня и не замечая как, спустился в один из оврагов. На дне его лежал труп женщины, и при свете луны я узнал, что это был труп моей дорогой сестры, моей Агарии. Большая рана была в груди ее, прямо против сердца. Рана смертельная... Я лишился чувств и когда пришел в себя, то снова повторил страшную клятву об отмщении врагу моему. Я прочитал ее над трупом моей дорогой Агарии. Я омочил руку в крови ее и поднял ее к небу в знак того, что кровью моей дорогой сестры я клянусь исполнить клятву мою.
Рабель замолчал и на одну минуту закрыл лицо руками, как бы подавленный невыносимо жестокими воспоминаниями. Потом резко отнял руки и снова быстро заговорил:
- Ее убил Самуил. Это была последняя капля горечи, влитая в мою истерзанную душу. Я тогда жил одной мыслью отмстить... Мне казалось, что убить его будет мало, мало за все выстраданное моим бедным сердцем. С восходом солнца я просыпался с этой мыслью, она не расставалась со мной целый день. Я придумывал тысячи планов, как бы отплатить ему самым жестоким образом. У него не было ни отца, ни матери. Он был круглый сирота. Он был страшно богат и не любил никого... Я тогда не знал, что истинное сокровище скрыто в любви и что, не имея ее, он был беднее всякого нищего и беднее, о! гораздо беднее меня... Так прошло еще несколько лет. Один раз я потерял его из виду. Он уехал, но куда, я не знал и тогда... (при этом Рабель схватил руку Гайдара и крепко сжал ее) и тогда я узнал такие мучения, каких я не испытал во всю мою жизнь. Я желал смерти, я искал смерти. Несколько раз я порывался убить себя... Но меня останавливала страшная, данная мною клятва. Я думал, что для клятвопреступников нет прощения... Что же, думал я, ожидает меня за гробом? Гнев Господа и новые, более сильные мучения. А между тем мне постоянно мерещились тени отца моего, и матери моей, и моей милой и дорогой Агарии. Я видел их бледными, грустными и кивающими мне головами. Я видел их страшные кровавые раны, видел и днем и ночью, и мучился, и страдал невыносимо...
Тут голос его снова прервался... Он говорил с трудом, задыхался и, наконец, совсем остановился, помолчал несколько минут и затем снова начал тихим шепотом:
- Нет тяжелее страдания для человека, как стремиться отомстить и изнывать в бессилии... - Он помолчал и снова продолжал рассказ: - Все это прошло, давно прошло... все забылось... и за это я буду вечно благодарить Бога, если Он даст мне жизнь вечную. И еще больше, еще сильнее буду благодарить Его за то, что Он всю мою злобу, всю жажду мщения истребил и превратил в доброе великое чувство. Прошло много лет. И он, Самуил, снова возвратился... Я купил хороший нож. Я сам отточил его и не расставался с ним ни днем, ни ночью. Я почти не спал, и есть мне не хотелось. Днем и ночью я бродил около его дома. Но он был заперт, и Самуил никуда не выходил. На четвертый или на пятый день, не помню, я вышел на улицу поздно вечером, смотрю, впереди меня идет он. Я сразу узнал его по его широкому плащу, его абу - белому с красными полосами. Такие плащи продаются только в Дамаске. Он тихо шел и хромал, опираясь на высокий посох. Я ускорил шаг и опередил его. Луна светила прямо на его лицо, и я узнал его. Кровь бросилась мне в голову. Еще одно мгновенье, и я кинулся бы на него, но я переждал это мгновенье. Одно соображение быстро мелькнуло в моей голове. Он идет за город, в пустынное место. Он будет, может быть, около того оврага, в который он уложил труп моей бедной Агарии. Я пропустил его и тихо пошел за ним. Кровь моя клокотала. Адская злоба и радость кипели в моем сердце. Он шел тихо, почти поминутно останавливаясь и издавая тихие, жалобные стоны. Он, очевидно, был болен, страдал. Наконец мы вышли за город. Он прямо подошел к тому оврагу, в котором я нашел труп Агарии. Он опустился на краю его и со стоном припал лицом к земле. Он был теперь в моей власти. Я вынул мой нож. Я мог убить его безнаказанно и столкнуть в овраг. Где-то в глубине моей души раздалось: ты убьешь беззащитного. Но разве отец, мать моя и моя бедная, дорогая Агария не были также беззащитными? Я, как безумец, в ярости взмахнул ножом над его спиной... Но в то же самое мгновенье кто-то остановил мою руку. Я обернулся. Позади меня никого не было. а в ушах моих громко и ясно раздались слова: "Мне отмщение и Аз воздам".
В глазах у меня потемнело. Точно какой-то белый туман заволок их. И когда этот туман рассеялся, то я увидел, что стою далеко от оврага и весь дрожу. И вдруг я вижу, что Самуил, тихо стеная, поднялся и, шатаясь, подошел или скорее подбежал ко мне. Он раскрыл передо мной грудь свою, и на этой груди была громадная кровавая язва.
- Кто бы ты ни был, - вскричал он, - сжалься надо мной - убей меня! - И он повалился мне в ноги. - Убей меня, потому что жизнь моя - одно непрестанное мученье. Я сам бы убил себя, но мне страшны мученья за гробом, вечные мученья самоубийцы. Я совершил ужасный грех. Я сжег и разорил целое селение самаритян, Я продал в плен отца и мать одного из них по имени Рабель бен-Ад; я увел у него его сестру Агарию, обесчестил и ее. Я совершил много злодеяний. Если бы я знал, где живет Рабель, я пришел бы к нему, и он, наверно, убил бы меня.
В эту минуту мне ужасно хотелось сказать ему: Рабель перед тобою, но я удержался. "Нет! - сказал я сам себе, - я откроюсь ему тогда, когда жизнь ему будет дорога, а не будет мучением". И с этой минуты мы стали неразлучны. Теперь прошло уже три года. Три года я, Рабель, постоянный свидетель невыносимых страданий, соединенных с ужасными мучениями совести. Один раз Самуил не спал целых три ночи сряду. Постоянная мучительная боль во всех костях не давала ему покоя ни минуты, и я тогда подумал: "Можно ли страдать еще больше, и недостаточно ли я отмщен? Отец, мать и сестра моя перестали страдать, а он, этот несчастный злодей, мучится и днем и ночью, мучится не переставая". И вспомнил я, что сказал Тот, кто остановил мою отмщающую руку: "Мне отмщение и Аз воздам".
И понял я, что никакие нож, и меч, и огонь не накажут и не отмстят так, как отмстил за меня Тот, кто управляет звездами и движет морями. В эти три года ненависть моя мало-помалу исчезла. Сначала, когда я слушал стоны Самуила, каждый стон и каждое его слово волновали мое сердце и оно просило его крови. Но когда он лежал беспомощно на моей груди, измученный и разбитый болью, когда он засыпал на этой груди, обессиленный страданьем, то чувство ненависти во мне смягчалось, стихало - и я чувствовал только одно сострадание. Я жаждал так же, как и он, прекращения этих страданий... Но иногда мне приходила в голову злобная мысль: открыться ему, сказать ему: "Я Рабель бен-Ад; я тот, у которого ты убил отца, мать и сестру. Ты уничтожил мой дом, разорил его, ты лишил меня всего, всего, что дорого человеку, и вот видишь, я ухаживаю за тобой, как за моим добрым другом. Я отмстил. Я заплатил тебе добром за зло..." Но такое признание могло увеличить его страдания, к мучениям совести прибавилось бы еще одно ужаснейшее мученье, а между тем и тех, от которых он страдал, было довольно, слишком довольно. Зачем же я буду еще его мучить?.. Вот уже более двух лет он не может жить без меня. Ему становится легче, когда я кладу руку на грудь его и растираю ее. Я давно уж бросил в реку тот нож, которым я хотел убить его. Я давно уже не могу покинуть его... и... мне страшно и стыдно признаться даже самому себе... - и он закрыл лицо руками и прошептал тихо, так тихо, что Гайдар едва расслышал его слова: - Я... я... люблю его...
И из-под пальцев, прижатых к глазам, покатились слезы.
Гайдар смотрел на его тяжело подымавшуюся грудь, и ему ясно казалось, что в этой груди бьется "великое", человечное сердце.
Он тихо, задумчиво встал с земли и пошел прямо, прямо к той высокой горе, которая поднималась перед ним. Подъем был крутой, но ему казалось, что там, на этой высокой горе, он найдет "великое".
"Люди, - думал он, - всходили на эту гору, чтобы молиться, и, может быть, в этой молитве они находили великое!"
И он шел, поднимался, не замечая усталости. Его сердце как будто само поднималось, и ему становилось легко, свободно.
Он вспомнил Гудану, но это воспоминание как-то промелькнуло бесследно в его сердце, как далекая зарница среди жаркого лета. Он вспомнил детей, которых он видал там, на лугу, и это воспоминание осветило его, и сердце его забилось и как бы расширилось. Он вспомнил о матери, плачущей над ребенком, и его сердце наполнилось состраданием ко всем ее детям, и ко всем детям земли, и ко всем земным страданиям. Наконец, он вспомнил о Рабеле и Самуиле, и его сердце затрепетало свободно и радостно. Оно расширилось. Оно захватило все земное, все сотворенное "Великим" и Его - "Великого".
Но сердце человека не может обхватить и заключить в себе этого "Великого". Сердце Гайдара разорвалось.
Он упал.
Он был на вершине горы. Горный воздух был кругом него. Был простор, была свобода, и ясное, заходящее солнце освещало своими прощальными лучами лицо его, на котором была тихая, бесстрастная улыбка.
Какие хорошие сказки сочинялись в конце 19 века))
автор явно был нашим дуалом)))
Руф и Руфина
Н. П. Вагнер
I
В старые, древние годы, на родном месте, стоял дремучий лес - сосны да сосны, ели да ели - высокие, седые спали в дрёме дремучей и весь лес словно мохом серым оброс.
Давным-давно, когда был он молод, когда свежая, юная жизнь играла в каждом зеленом деревце - и солнце глядело в самую глубь его, на все молодые стволы берез, сосен и елей, когда оно ласкало и согревало траву и цветы, что росли вокруг этих стволов, - тогда все в лесу было полно жизни и свету.
Птички порхали по молодым деревцам и кусточкам; бабочки кружились над цветами, мышки бегали и резвились на лужайках. Они приходили пить воду из маленького озерка, и водяные брызги текли по их усам и бархатным мордочкам, играли на солнце мелкими бриллиантиками.
Тогда в лесу было весело, отрадно. Над озерком на маленькой полянке росло большое дерево, и под это дерево приходили играть двое детей, мальчик и девочка. Мальчика звали Руфом, девочку - Руфиной.
Они были чужие друг другу, сироты, но сердца их сжились и сроднились.
- Ты мой брат, мой милый Руф, - говорила девочка, - а я твоя Руфина.
Но Руф ничего не отвечал на этот теплый привет своей названой сестры. Он только брал ее крохотную, пухлую ручку и крепко сжимал в своих крепких, сильных ручонках.
- Руф! скажи мне, милый, отчего солнце светит и греет, отчего цветы цветут, зеленеет травка и поют и порхают птички и бабочки.
Но Руф не вдруг отвечал Руфине. Он посмотрел на солнце, на цветы и зеленые луга, на порхающих птичек и бабочек и тихо сказал:
- Оттого, что солнце горит и не сгорает. Это вечная лампада. Оно светит, и греет и землю, и вместе с ней все, что вертится вокруг него. Если бы солнце не грело и не светило, то не было бы и лесу, и бабочек, и птичек, и мышек.
Руфина крепко задумалась и потом встряхнула всеми своими русыми кудрями и, взглянув на Руфа своими любящими, ясными, светло-голубыми глазками, сказала:
- Нет, мой милый Руф! Мне кажется, это не так. Солнце греет землю, потому что оно любит ее. Оно любит ее и убирает и зеленой травой, и лесом, и цветами. Оно зовет из земли и травку, и деревья, и кусты, и они идут к нему на его ласковый зов, любуются друг на друга и любуются на солнце, и солнце на них любуется. Бабочки льнут к цветам, ласкают цветы, а птички так любят лес, кусты и деревья. Слышишь! Слышишь! Как они весело чирикают?! Это они поют песню любимому солнцу, свету и воздуху.
Руф посмотрел на нее и улыбнулся.
- Крот не любит света! - сказал он. - И сова, и филин, и волк, и лиса, и рысь, и всякий хищник крадется ночью, - потому что ночью им лучше, удобнее ловить добычу. Они все не любят света.
- Да, они никого и ничего не любят, и их никто не любит, потому что они злые, - перебила его Руфина.
- Если бы не было злых и все были бы добрые, - сказал Руф, - то мы не знали бы, что они добрые.
- Ах! это не нужно знать... Мой милый Руф! Это надо чувствовать - и сердце сейчас чувствует, слышит, кто добрый и кто злой.
Руф опять усмехнулся.
- Если были бы одни добрые и солнце бы любило их, - то, наконец, их бы столько народилось, что всем бы на земле стало тесно, и корма бы им недостало, и они поневоле стали бы есть друг друга.
Но Руфина в ужасе зажала себе уши и вся вздрогнула. Руф искоса взглянул на нее, улыбнулся и сказал:
- На свете всюду борьба добра со злом. И если б не было этой борьбы, то все люди, птицы и звери и рыбы давно бы спали сном праведным и не дошли бы до того, до чего дошли теперь... Борьба не дает им спать покойно. Она постоянно их будит и заставляет быть добрыми и деятельными.
Руфина всплеснула своими маленькими ручками.
- Да разве борьба заставляет быть деятельными? Борьба есть зло, так же как и лень... и блажен тот, кому даны силы победить в себе косную неподвижность. Руф, мой милый, дорогой Руф! Я верю, что есть где-нибудь там... там далеко, куда не доходит свет солнца, там есть блаженная страна, где нет борьбы и где все добро и любовь.
- Да!.. Как бы не так! Ты вот всему веришь, а ничего не знаешь и никогда не будешь знать!
- О! Мой родной Руф! Если бы и в тебе было больше веры и меньше знания, то как бы легко тебе жилось на свете!
- Мне и теперь жить нетрудно. А будет больше знания у меня и у людей, то будет еще легче жить. Гораздо, гораздо легче...
Но Руфина вздрогнула и вскрикнула, показывая на траву:
- Руф! Руф! Смотри... змея!.. Но Руф схватил эту змею за хвост, и она, шипя и извиваясь, обернулась двумя кольцами вокруг его руки.
- Руф! - вскричала Руфина. - Что ты делаешь!
И она бледная схватила его за руку и старалась оторвать змею от его руки.
Но он легким движением отстранил ее.
- Это не змея, а уж! Пойми и знай, что это безвредный, невинный уж... Ты даже этого не знаешь и не можешь отличить змею от ужа.
- Смотри, она выставляет жало!.. Она ужалит тебя!..
- И это вздор! Это не жало, а язык у него, и никакая змея не жалится, а кусается ядовитыми зубами... И этого ты не знаешь!
И он бросил ужа на землю. И уж быстро пополз к озерку и ушел в воду.
Руф и Руфина смотрели, как он полз и как скрылся в воде.
II
С тех пор прошло много лет. Руф вырос и стал крепким и сильным молодым человеком. Но всего сильнее и крепче была его голова. В ней был целый громадный склад знаний. Он знал, что было в далеких, беспредельных пространствах эфира. Он знал, что было в глубоких тайниках земли и на дне океанов. Он говорил, что нет тайн и нет пределов для его знаний. Он ходил гордо, подняв голову, с высоким огромным лбом. Его темные волосы вились вокруг этого лба, точно темная волнистая корона. Он смотрел своим острым всепроницающим взглядом в высокое небо, и этот взгляд видел тайны далеких миров, которые горели светлыми лампадами на темном ночном небе.
И этого мало. Он не только знал; он был силен этим знанием. Ему повиновались и воздух и море.
И Руфина никогда не разлучалась с ним, с ее милым Руфом. Она удивлялась его знаниям и силе. Но прежде и больше всего она любила его - и одного добивалась она, об одном молилась, чтобы ее Руф узнал великую силу любви и веры.
Но эту-то силу он не признавал. В нее он не верил.
Раз в темную осеннюю ночь Руф пошел в лес и Руфина пошла за ним.
Он говорил Руфине:
- Люди признают добро и зло, темные и светлые силы - но это заблуждение. Темные силы переходят в светлые, и нельзя отличить, где кончаются темные силы и где начинаются светлые. Где кончается зло и начинается добро. Всякий человек, имеющий знание, может победить все силы и встать выше их... Главная сила, сила всех сил, - это ум человека, и ты сейчас увидишь его силу.
Руфина вся похолодела и задрожала при этих словах.
А он протянул свою руку вперед. Все волосы на его голове разметались во все стороны.
Хрипло и глухо начал он произносить непонятные слова... И по мере того, как он выговаривал их, весь лес, весь воздух начал наполняться шумом. Точно сильный ветер налетал на землю и тихо качались и скрипели столетние деревья, а по земле шел топот множества копыт! Точно громадный табун скакал по ней. И весь лес, все деревья поклонились Руфу. Все они со страшным шумом нагнулись и прилегли к земле, а вся земля гудела громом подземным и тряслась от страха.
С ужасом оглянулась Руфина кругом, и всюду, со всех сторон света, склонялись деревья, кусты и травы, холмы и горы. Все лежало ниц... Один Руф стоял гордо и прямо и творил заклинанья. А Руфина, бледная от ужаса, склонилась к его ногам.
И вдруг он взмахнул руками и начал тихо приподниматься от земли к небу.
Руфина слабо вскрикнула и вся задрожала.
Она думала, что ее Руф, ее сильный Руф, покинет ее на земле, что он поднимется в небо и улетит от нее.
Но почти в то же мгновение страшный удар грома загремел в ясном небе, загремел в вышине, там, где сияли мириады звезд, и вслед за ним вдруг поднялись, вскочили все деревья, кусты и травы, холмы и горы; а Руф, ее сильный Руф, закричал страшным могучим голосом. Его руки, приподнятые гордо к небу, все застыли в их движении и превратились в громадные ветви. С боков тела во все стороны протянулись длинные сучья, а ноги ушли глубоко в землю толстыми корнями.
Не стало Руфа!.. На место его стояла громадная чудовищная ель, гордо поднимая к небу свою многоветвистую вершину!
Дико, безумно вскрикнула Руфина и без чувств упала на толстые корни ели.
III
Когда она очнулась, было уже утро - тихое, ясное утро. Лес был полон птичьих голосов. Мирно, угрюмо стояли сосны и ели, и выше их всех высилась чудовищная ель.
Руфина обхватила ее крепко руками. Горькие слезы лились из ее глаз. Они шли прямо из любящего сердца и поливали землю, в которую вросли могучие корни ели.
И целый день и целую ночь Руфина не отходила от ели. Она сидела, закрыв глаза, прислонясь головой к ее толстому, огромному стволу, и слезы бежали, струились из ее глаз.
По временам она со стоном отнимала голову, крепко обеими руками обнимала ель и начинала горячо целовать ее. Она думала, что этими поцелуями передаст живую человеческую душу ее милому Руфу.
"О! - думала она- если б я была птицей, я взлетела бы на самую вершину моего милого Руфа, я прошептала бы другу слово любви и утешения..."
И она молилась, жарко молилась светлым силам.
И светлые силы исполнили ее желание.
Рано утром на восходе солнца у ней выросли крылья. Она превратилась в кроткую, хорошенькую горлинку.
Радостно вскрикнула она, взлетела на вершину ели и хотела высказать Руфу свое теплое, сердечное слово... но вместо слов из ее сердца полились только жалобные, сердечные песни... и она грустно, невыносимо грустно ворковала над своим милым, дорогим Руфом.
И шли дни за днями.
В ясную, тихую погоду все ветви и сучья громадной ели тихо опускались вниз; но в дни бурливые и ненастные они злобно поднимались кверху и как будто грозили небу. И бедная Руфина при этом вся трепетала и ворковала так громко и жалобно, что у всех птиц сжималось сердце от жалости к несчастной горлинке Руфине.
Один раз после томительно-жаркого дня надвинулась страшная туча и заволокла почти все небо. Все потемнело на земле. Вся травка в ужасе припала к ней, деревья грустно качали вершинами и кланялись небу. Одна громадная ель не склонилась перед ним. Она гордо и злобно подняла к нему свои ветви и стояла неподвижно, гордая своей силой...
Страшный, оглушительный удар, от которого задрожали все деревья, потряс горы и скалы и воздух, и вершина Руфа, разбитая, расщепленная, полетела на землю.
Руфина оцепенела от ужаса. Долго лежала она, припав к земле, наконец встрепенулась, жалобно вскрикнула, вспорхнула и села на раздробленную, поверженную на землю вершину ели.
Это все, что осталось ей от милого, дорогого Руфа...
С тех пор прошло много, много лет. Старый, хмурый, седой лес обступил, оброс со всех сторон разбитую ель, ее вершина давно умерла, посохла; но, как и прежде, на этой вершине сидит неизменный друг, любящая горлинка Руфина и грустно воркует и поет тихие, сердечные песни - ее милому погибшему другу.
"Парфюмер" П. Зюскинда - читаю и получаю эстетическое удовольствие, он тааак описывает, что просто чувствуешь кожей... И фильм красивый, очень.
"Мы" Е. Замятин - антиутопия - один из моих любимых жанров. И все плохо в обществе до предела, и надежда на хорошее и вера в человека, и увлекает, как организована жизнь, хотя бы внешнее совершенство системы...
"Дюна" Ф. Герберт - отличная фантастика, да еще и тема сверхчеловека, мессии, что-то великое, глобальное... всегда нравилось.
"Волшебник Земноморья" Урсула ле Гуин - о встрече человека со своей тенью, о бегстве от себя и об обретении себя.
Цикл "Тёмная башня" Стивен Кинг - на такую тему Кинг замахнулся... безумно интересно. Жаль, не вытянул дальше первых трех-четырех книг.
Мария Семенова, книги про Волкодава, особенно "Камень-истовик" - очень подробно и хорошо все описывает, интересно было читать про рудники, про разные мелочи, обычаи, да и вобще. Джек Лондон (без комментариев))), О. Генри, М. Булгаков (куда ж без него), Г. Ф. Лавкрафт (фантазия у него была что надо, хоть и мрачноватая), Макс Фрай (любимое - "жалобная книга" и "мой рагнарёк"), "Триумфальная арка" Э. М. Ремарка.... И так далее))
Вобщем, фантастика всех мастей преобладает) А, еще сказки люблю, типа Гарри Поттера (это я могу читать с любой книги и любого места)), книг Д. Емца на ту же тему. А еще есть замечательные сказки Сергея Козлова про Ёжика, того самого, который в тумане ^___^
Категорически не нравится всякий трэш - Паланик, Сорокин, Масодов... Физическое отвращение, а с последнего морально плохо. Бессмысленная некрофилическая литература (мое субъективное восприятие).
Р. Бах "Иллюзии" и остальные, практически все его произведения
Сэлинджер "Над пропастью во ржи", повести и рассказы
В. Соловьев "Евангелие от Владимира"
Виктор Пелевин много чего
Вообще художественную литературу читаю крайне редко и мало.
Из научной и оклонаучной:
Куча книг по психологии и кое-что удобоваримое по соционике
Множество всякого по маркетингу, коммерции и экономике
Читаю, главным образом, то, что связано с сиюминутными интересами, с работой.
Дочитал повесть Валентина Иванова “В карстовых пещерах”. Читал в электронном виде, а оригинал вышел в каком-то сборнике в 1951 году.
Содержание. На Урале ведётся строительство крупного промышленного объекта, которому мешают открывающиеся провалы в грунте, ведущие неизвестно куда. Чтобы выяснить это, из Москвы вызываются трое геологов. Из них двое настоящих, а один - “бумажная душа”, любитель заседаний и отчётов. Они залезают в пещеру и отправляются в путь на десятки километров. Их ведёт смутная легенда, что этим же путём сто семьдесят лет назад прошли несколько участников пугачёвского восстания, преследуемых царскими войсками.
В пещерах геологи видят массу всего интересного и полезного: подземные реки, обитаемое подземное озеро, место, где очень трудно дышать, но зато содержащее в себе алмазы. Помимо этого, время от времени они натыкаются на следы действительно проходивших здесь некогда пугачёвцев и даже находят тело одного из них. В тяжёлых подземных условиях “бумажная душа” перековывается в правильного человека.
В конце концов геологи выходят на поверхность за много километров от точки спуска, но зато с составленной схемой пустот, сведениями о ценных ископаемых и идеей о питании водой комбината от найденных подземных источников.
Мне повесть понравилось. Хотя написанные позднее исторические произведения Валентина Иванова - “Повесть древних лет”, “Русь изначальная”, “Русь великая” - нравятся больше. Эти его книги вообще произвели на меня в своё время большое впечатление, в мыслях автора чувствовалось что-то очень знакомое. Есть у меня предположение, что был он Драйзером.
Достоевский - "Идиот", Цветаева (особенно любима и перечитываема проза), Ахматова. "Петля и камень в зеленой траве" Вайнеров, главное, чтобы не на ночь .
Лукьяненко - все, более из современных русских фантастов пока никто не "зацепил"...
"Мастер и Маргарита" перечитан не шесть раз, и даже не десять.
Из последних увлечений - Фаулз, похоже, надолго
Я бы сказал, что мы говорим немного о разных интересах. Вы о внешнем (первичном), а я о внутреннем (вторичном). Лчно именно такую вижу картину: интререс-понимание-Интерес.
Ну ответ в самом тексте. Ключевое слово "неосознанно".
Когда работаешь в коллективе, нужно объяснять, что делаешь, как делаешь, и почему делаешь. - книги вроде "Роберт Гласс Факты и заблуждения профессионального программирования", помогают осознать, и выразить неосознаное понимание (несмотря на то, что пишут достаточно очевидные вещи). Для слушающего, обычно есть разница между словами "летать не будет", и "летать не будет, по таким-то причинам". Такие книги, так же являются местом куда можно послать спрашивающего какую-то черезчур очевидную вещь, но для этого их нужно прочитать самому.
В этом отношении еще бывают полезны -трактаты. Обычно 90% содержания к практике слабо применимы, но оставшиеся 10% помогают осознать опыт, и передать дальше, в случае необходимости. Однако, посылать других их читать, обычно черезчур жестоко. Из того что читаю:
1. Чтиво по профессии. Достаточно много книг, в основном по "осознаной необходимости".
2. Много фантастики (из того, что читал недавно, и понравилось): Садов, Пратчетт, Бормор (микро-рассказы с кучей чудесного ЧЮ), Буджолд, Лукины, Парфенова, Хайнлайн, Филенко, Лукьяненко, и Шекли (у него - только рассказы, крупная форма почему-то не нравиться).
Из того что читал давно, но запонилось: Лем, Стругацкие, Тюрин, Глен Кук, Желязны, Суэнвик, Франс, Буркин.
В основном читается ради эмоциональной подпитки. В эмоционально-насыщенные периоды, фантастику практически не читаю.
3. Философия и психология - по настроению. Здесь разброс черезчур большой: От Whorf-a до Хоффа и Уилсона. Как правило начинаю, что-нибудь копать, и хожу по ссылкам.
хулиган силён физически не потому, что хулиган, а потому, что ему интереснее делать физические упражнения в той или иной степени
точно так же и тут - можно не искать денег, заниматься любимыми делами, но методы и факты необходимые для занатий нужно же откуда-то брать
иногда даже очень интенсивно
примерно год назад, когда я хотел перейти из технологий в бизнес мой список чтива ещё похлеще был
собственно соционика не регламентирует книжные предпочтения читателя
а вполне может регламентировать методы подачи материала, которые предпочитает читатель
с точки зрения учебников
например мне нравится злобный бурбакизм, если он сопровождаетя примерами
кому-то нравятся пошаговые инструкции
Это что такое???
Поделюсь.
Вчерась начала читать "Искушение" Мавроди... Во-первых, хорошо "усвояемо" написано. Во-вторых, так прибивает... Я загрузилась... Вообще, на мой взгляд, несколько необычно, что человек, которого столь однозначно негативным образом воспринимает общество (как мошенника) пишет о таком строго морально-нравственном. И при этом очень жёстко. Не без чертовщины, конечно, но ставит персонажа в такие условия, в которых ты сам бы фиг знает, как поступил бы... А потом думается: тварь ты дрожащая (а если тварь, то нравится ли тебе такое), или есть что-то в душе...
Книга художественная, состоит из нескольких коротких односюжетных повествований. Если кому подвернётся - рекомендую.
определение понятия через его свойства
например "полезная еда" определяется как еда дающая некоторый набор регулярных питательных веществ, обладающая определённой структурой, что бы её было легче переваривать не рискуя схватить язву
Литература по психологии, социальной психологии, социологии, политологии, истории, философии, семиотике, литературоведению.
Художественная литература. Отдаю предпочтение классике. Современники менее интересны, качественную литературу нужно тщательно искать среди груд макулатуры. А классика уже проверена временем. И не лишена смысла такая точка зрения, что стоит выбрать для себя стоящие вещи и снова и снова их перечитывать, чем пытаться успеть прочитать всё-всё.
Неприняты, непоняты, неприятны - Зюскинд, Паланик, Сорокин и иже с ними. "Парфюмера" еле-еле смогла прочесть, заставляла себя. Мне такая лит-ра просто физически отвратительна.
Не моё также - Кафка, Кортасар, Павич, Маркес, Борхес, Кундера, Коэльо, Бах и пр.
Люблю о "жизни".
Люблю юмор. Гашек, Ильф и Петров, Твен, Аверченко, Зощенко.
Ну кто еще... Веллер, Довлатов, Булгаков, Чехов, Куприн, Лесков, Л. Толстой, А. Толстой, Т. Толстая, Тэффи, Теккерей, Шодерло де Лакло, когда-то была без ума от О. Генри, сейчас уже не то, Драйзер (в частности, все почему-то вспоминают его трилогию, а "Сестра Кэрри" чудесна, к примеру), ну и проч. классики русской, английской, французской и американской лит-ры.
Фантастика - пожалуй, да, но в детстве больше увлекалась, сейчас уже не так. И, конечно же Стругацкие, Лем.
Женские романы, ахи-охи, чик-лит, Робски - ужасно (:
Литература на финансовую тематику - не интересна ни капли.
А вобще для меня темы а-ля "а какую книгу вы бы взяли на необитаемый остров?" всегда ввергают меня в ступор. Однажды пыталась составить список самых-самых, дошла до 100 - остановилась. Все учесть просто невозможно.
Извините, если сумбурно изложила (:
"Цветы для Элджерона" Дэниэла Киза мне тоже очень нравятся. Но роман я не читал, только рассказ. Не знаю, прочитаю ли длинную версию - уж очень печальная история.
вы, конечно, порядочный хам, но это ваше право))
я например, действительно люблю слушать аудиокнижки или радиоспектакли, потому что в это время я просто могу и слушать и заниматься чем-нибудь еще, например, уборкой-глажкой, или каким другим механическим трудом
Только очень сложно пока это делать 
- книги вроде "Роберт Гласс Факты и заблуждения профессионального программирования", помогают осознать, и выразить неосознаное понимание (несмотря на то, что пишут достаточно очевидные вещи). Для слушающего, обычно есть разница между словами "летать не будет", и "летать не будет, по таким-то причинам". Такие книги, так же являются местом куда можно послать спрашивающего какую-то черезчур очевидную вещь, но для этого их нужно прочитать самому. 
-трактаты. Обычно 90% содержания к практике слабо применимы, но оставшиеся 10% помогают осознать опыт, и передать дальше, в случае необходимости. Однако, посылать других их читать, обычно черезчур жестоко. 