Zoja
"Єсенін"
|
Всё будет хорошо.
А если звёзды сошли с ума
и всё не хорошо – значит,
мы подправим движение звёзд.
(Абсолютная бетанская истина)
Королевы часто плачут.
Увы, если б они знали стоимость
своих драгоценных слёз, то
наверняка были бы экономнее.
(Просто наблюдение)
Никогда не обманывай Жука
(Классическая заповедь Еся)
Она была чудо как хороша, но вовсе не догадывалась об этом.
Он мечтал, что когда-нибудь всё-таки сможет рассказать ей.
Открыть ей её сокровенную нежную тайну, сотканную из миллиона бесчисленных деталей, которыми он так привык любоваться.
Ему становилось страшно, когда он думал о том, что у него может не быть этого счастья – смотреть на неё, удивляться, ловить снова и снова пластичный рисунок её гордой красоты.
Приходя домой, он пытался штрих за штрихом воссоздать пленительный образ.
На столе неделями пылился незаконченный дипломный проект. Ненавистный стеклянный конус городской ратуши – странная прихоть муниципалитета, не единожды пытающаяся обрести внятный вид силами выпускников МАРХИ. Эту помпезную версию Биг-Бена, совершенно неуместную на тесной Манежной площади, он справедливо считал гиблым проектом и с тоской оттягивал время, когда нужно будет за него взяться.
Вместо этого он рисовал ЕЁ. И каждый раз что-то ускользало из-под его рук, исчезало из статичных набросков. Не хватало движения, жизни.
Жизнь наполняла сиянием её атласную безупречную кожу, зажигала тёплые искры в её удивительных глазах – то поражающих яркостью хрустально-прозрачной зелени, то волнующих глубиной цвета расплавленного тяжёлого золота, жизнь играла шёлковыми лентами волос оттенка светлого речного песка, жизнью дышали все её благородные черты – чистый высокий лоб, прямой нос, дерзкий полёт бровей и трогательная припухлость нежных губ, в любую минуту готовых к улыбке.
Невозможно было схватить, перенести на бумагу полные кошачьей грации движения, поворот головы, волны магнетизма, излучаемые ею.
И даже голос – невероятно – её глубокий и в то же самое время свежий, чистый голос - жил в гармонии с этой красотой, был её частью. Где уж тут рисунку скромного архитектора…
Она встречала его всегда тепло и ровно, как и принято в кругу друзей.
На мгновение он бывал слегка уязвлён этим ничем не выдающимся приветствием. Пожалуй, только улыбка, всегда отмечающая его появление, примиряла его с вечной ролью «хронического приятеля», как иронично называл он про себя свой статус.
Что ж, - философски рассуждал он, - не всем везёт любить королев. Попросту королев на всех не хватает, и с этим ничего не поделаешь.
Среди друзей считалось, что он встречается с Кристиной – миловидной смешливой девчонкой с их потока. Ну что ж, с известной натяжкой можно было сказать и так - встречается.
Она же выбрала Кирилла, с уверенной непринуждённостью отметив его своим вниманием среди многих. Королевам позволено всё.
И он гасил в себе слепое раздражение при виде этого везунчика с мягким взглядом голубых глаз и вечно растрёпанной, но элегантной стрижкой.
Он бы простил ему очень многое – постоянные опоздания на приятельские тусовки, когда она – Она! – ждала и роняла приглушённо «Ты где?» в трубку, его рассеянный взгляд, небрежно лежащую руку на её бедре… в конце концов, он был её Избранник.
Но вот чего решительно Женька не мог простить ему – его абсолютной, потрясающей уверенности в рядовой обыденности её присутствия рядом. Как будто это не было подарком судьбы, знаком особого отличия, просто счастьем, наконец.
Когда же Катя – бывшая подружка Кирилла и, по совместительству, её подруга, стала бросать на него задумчивые взгляды с ясно читаемым «А всё ли между нами перегорело, дружок?», Женька и вовсе потерял покой.
Она – она ничего не замечала. Или, скорее всего, просто не догадывалась спуститься с хрупкого трона своего незыблемого доверия к «своим».
А он – он не решался взять на себя скорбную роль обличителя и пророка.
В конце концов, люди – всего лишь люди. Вот такие – не идеальные, изменчивые в своей неутомимой потребности поиска идеала или просто лучшего.
Произойди такая ситуация с любым из его друзей – он и бровью бы не повёл, предоставив решать и разбираться самим. Но как можно было поступать так с ней – с ней, столь безмятежно и преданно доверяющей, открытой, настоящей? Этого понять он не мог.
И мучился невозможностью что-то предпринять, с неумолимой определённостью чувствуя приближение удара, лишь безотчётно стараясь быть рядом, не пропустить тот день, когда боль заплещется в её глазах, когда он сможет хоть как-то помочь…
Он понял, что упустил момент, в самый разгар праздников. Понял ещё до того, как услышал её голос.
С бьющимся сердцем набрал знакомый номер, весело поздравил, наговорил шутливых пожеланий, выслушал столь же весёлый ответ…
Королевы не жалуются. Но ему и не нужны были слова, чтобы сердцем почувствовать её боль, уязвлённую гордость и тяжёлые сомнения. Ему хотелось бежать к ней, заговорить её, закружить, взять на себя всю эту тяжесть, вернуть улыбку на её лицо… Но, «хронический приятель», что он мог?
Только повторять – несколько раз, как заклинание, как мантру: «Всё будет хорошо! Ты слышишь меня – будет только хорошо!»
Три праздничных дня растянулись в бесконечную эпоху ожидания.
Запланированная встреча в кафе, знакомый круг друзей, весёлое каникулярное застолье.
Она была спокойна, мила, много шутила, ничем не показывая своего состояния. На вопрос о Кирилле неопределённо повела плечом – мол, ничего особенного, проявится. Кто бы сомневался!
Он вызвался проводить её, хотя дорога занимала всего два квартала. И весь этот путь радовался каждому взрыву её смеха, каждой неподдельной минуте оживлённой болтовни и выражению удовольствия на её милом лице. Старался сделать так, чтобы она забыла, оттаяла, отвлеклась.
Уже берясь за тяжёлую чугунную скобу решётки, она произнесла благодарно: «Хорошо, когда есть друзья» и вдруг осеклась, поймав его взгляд – столько тепла, чуткой заботы и… нежности плескалось в нём. Смутилась, замерла на мгновение. Потом решительно потянула на себя ворота – он придержал – и тихо сказала: «До завтра».
Вновь они молчали о важном, оставаясь «хроническими приятелями», встречаясь временами на дружеских вечеринках. Только теперь она знала. Поняла и открыла в нём другую, глубокую привязанность. Он и не таился.
Лишь ждал – терпеливо и преданно – когда она сможет позволить себе вернуть утраченное доверие к людям. Когда под бальзамом забвения затянутся шрамы…
Кирилл появился предсказуемо, но всё равно неожиданно. Не прошло и трёх недель. Вдруг начал беспокоиться, почувствовав холодок отторжения, заторопился, нагромоздил кучу оправданий, столь же убедительных, сколь и взаимоисключающих.
Повторял, что соскучился, поминутно брал её за руку, смотрел в глаза и, казалось, источал просто зримые волны обожания.
Женька почти не ревновал.
Ругая себя за малодушие, признавался сам себе, что поменял бы даже свою призрачную, едва намеченную воздушными штрихами надежду на её покой и счастье. Если ей это нужно. Если она так захочет.
Ждал. Лишь придирчиво следил из-под насупленных бровей, чтобы новые, даже самые ничтожные раны, никто не посмел бы добавить к уже причинённым.
И когда однажды Катька, тряхнув рыжей гривой, поднялась с явным намерением вытянуть Кирилла «подымить», молча взглянул на неё своими тёмными глазами так, что та споткнулась, засуетилась, повертела в пальцах сигарету… да так и опустилась на место, словно забыв, зачем вставала.
Казалось, всё наладилось между ними. Правда, роли их неуловимо поменялись. С безошибочной интуитивной чуткостью поймав ускользающую определённость отношений, Кирилл теперь нервничал, стараясь доказать свою преданность. Временами впадал в откровения, казнил себя, давал проникновенные обещания.
Всего Женька знать не мог. Но многое понимал, чувствовал и видел.
Она честно пыталась простить. И даже, наверное, простила. И приняла его. Но вернуть своё доверие – чистое, полное, безусловное, уже не могла. И мучилась невозможностью перешагнуть через жёсткий внутренний барьер, навсегда поселившуюся настороженность, грустя о тёплом безоглядном чувстве к этому ласковому глупому мальчишке, одним бездумным росчерком перечеркнувшем безмятежность их будущего.
Кирилл был рядом почти всё время, неотступно, и у Женьки больше не было повода провожать её. Они держались друг с другом как прежде – приветливо, ровно, словно и не было никогда никакого притяжения между ними. Или ему это действительно только почудилось?
Лишь месяц спустя, вызвавшись отвезти её из «Солянки», где Кирилла в тот вечер почему-то не было, он смог поговорить с ней наедине. Но – странное дело – не получилось вдруг былой непринуждённости, лёгкости, привычного понимания. Лишь незнакомое напряжение и неловкость, исходящие от неё.
Он молча остановил машину на Москворецкой набережной, повернулся к ней. Ночные жёлтые маяки светофора неживыми вспышками освещали свинцовую тусклую гладь реки, подёрнутый ледком асфальт, её задумчивое лицо.
Поведя плечами, она тихо ответила на его невысказанный вопрос: «Я не понимаю, Жень. Вот эти ваши движения то навстречу, то прочь. Вот и ты… мне показалось, шёл ко мне…».
И тогда он понял: это – именно то, чего он столько ждал. Уже почти не надеясь, не смея надеяться. Бесхитростно, честно открытая дверь.
И, прямо взглянув в её магнетические, потемневшие от ночной сырости глаза, он сказал внезапно охрипшим голосом: «Я никогда не заставлю тебя сомневаться во мне. И всё будет хорошо. Вот прямо сейчас, сию минуту, начинается это «хорошо», ты слышишь?».
Её день рождения он уговорил встречать у него. Клятвенно пообещал разобрать завалы чертежей и собственноручно испечь торт. Столь потрясающие аргументы заставили её сдаться.
Со всех стен на гостей смотрели её портреты – в большинстве своём карандашные наброски или лёгкая быстрая пастель, но было и несколько вполне завершённых акварелей.
Улыбающаяся, нахмуренная, с распущенными волосами и трогательным хвостиком, смешная, дерзкая, танцующая, расслабленная…
Она потрясённо переводила взгляд с одной картинки на другую, не скрывая своего изумления.
А он – он с улыбкой поднял бокал.
«Надеюсь, теперь ты поняла, как красива. Хотя на самом деле ты красивее в сто раз. Мне бесконечно страшно открывать тебе эту тайну. Я боюсь потерять тебя, как не боялся никогда и ничего на этом свете. Будь счастлива. Но – только со мной. Я эгоистичен до неприличия. Да нет, даже не так. Я просто никому тебя не отдам, вот так и знай. Никогда. И можешь сколько угодно смотреть своими фантастическими глазищами и воображать, что ты всё решаешь. До дна, господа».
13 Січ 2009 14:44 |
